Преподобные старцы Оптиной Пустыни - [46]

Рассказывая про свои проделки, смиренный старец укорял себя перед слушателями: «Покаюсь перед вами, делал я то-то и то-то».

На самом деле он был просто живой ребенок, как ртуть, и не был в состоянии ходить «по струнке», как требовалось в строго-патриархальной семье.

По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видел и не слышал ничего худого, т.к. воспитывался в строго церковной и религиозной среде.

При наступлении поры учения юноша был определен сначала в Духовное училище, а потом в семинарию. Из строгой семейной обстановки он попал, по тому времени, в еще более строгую — школьную. Способности его были исключительные. Его товарищ по семинарии вспоминал: «Тут, бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки, он же (Гренков) и мало занимается, а придет в класс, станет наставнику отвечать, — точно как по писанному, — лучше всех». В июле 1836 года Александр Гренков прекрасно окончил курс наук при добром поведении.

Сначала Александр Михайлович служил домашним учителем, а потом поступил наставником в Липецкое духовное училище.

Вскоре он тяжко заболел. Надежды на поправление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления пойти в монастырь.

Хотя он и выздоровел, но внутренняя борьба продолжалась еще долго. Александр Михайлович был по природе жизнерадостным, веселым — душою общества. Вот как сам старец рассказывает об этом периоде своей жизни: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлять своей словоохотливости... Придешь домой — на душе неспокойно, и подумаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда, совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился целых четыре года». Для облегчения душевного он стал по ночам уединяться и молиться, но это вызывало насмешки товарищей.

Летом 1839 года, по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, Александр Михайлович вместе с другом своим П. С. Покровским заехали в Троеруково к известному затворнику о. Илариону. Святой подвижник принял молодых людей отечески и дал Александру Михайловичу вполне определенное указание: «Иди в Оптину, ты там нужен». Сам старец Амвросий полагал, что о. Иларион указал на Оптину вследствие процветавшего там старчества. Как известно, у преп. Серафима, скончавшегося шесть лет до этого, не было учеников среди Саровских монахов, и потому в Сарове не существовало преемственного старчества.

Покровского о. Иларион благословил еще пожить в миру. Он поступил в Оптину позднее.

Вернувшись в Липецк, Александр Михайлович, по его словам, продолжал еще «жаться» и не сразу мог решиться порвать с миром. Случилось это, однако, после одного вечера в гостях, когда он был особенно в ударе, смешил всех присутствующих до упаду. Все были веселы и довольны, и в прекрасном настроении разошлись по домам. Что же касается Александра Михайловича, если и раньше в таких случаях он чувствовал раскаяние, то теперь его воображению живо представился обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой Лавре, и прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Илариона и, наряду с этим, почувствовал свою несостоятельность и шаткость своих намерений.

Наутро решимость твердо созрела. Александр Михайлович решил бежать в Оптину тайно от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства. Он опасался, что уговоры родных и знакомых поколеблют его решимость, и потому ушел тайно.

Будучи уже в Оптиной, Александр доложил о своем намерении стать монахом Тамбовскому архиерею.

Мы видим из этого рассказа, какими чертами характера обладал по натуре преп. Амвросий: его неимоверную живость, сметливость, выдающиеся способности все схватывать на лету, общительность, остроумие. Это была сильная, творческая, богатая натура.

Впоследствии все эти качества, составлявшие его сущность, не исчезли в нем, но, по мере его духовного возрастания, преображались, одухотворялись, проникались Божией благодатью, давая ему возможность, подобно апостолу, стать «всем вся», чтобы приобрести многих.

Прибыв в Оптину, Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества, таких ее столпов, как игумен Моисей, старцы Лев (Леонид) и Макарий. Начальником скита был равный им по духовной высоте преподобный Антоний, брат преп. Моисея, подвижник и прозорливец.

Кроме них, среди братии было немало выдающихся подвижников: архим. Мельхиседек, древний старец, в свое время удостоенный бесед со Святителем Тихоном Задонским, Флотский иеромонах Геннадий, подвижник, бывший дважды духовником императора Александра I, иеродиакон Мефодий прозорливый, лежавший двадцать лет на одре болезни, бывший валаамский игумен Варлаам, имевший дар слез и добродетель крайнего нестяжания. Про последнего рассказывали, что однажды, после того как в скиту побывали воры, спросили его: «А вас, батюшка, воры, обокрали?». — «Что же красть-то? Щепки что ли?», — улыбнулся старец. Он был сотаинник преп. Германа Аляскинского в юные их годы на Валааме. Жили в Оптиной также иеродиакон Палладий, тоже нестяжатель, созерцатель, знаток церковного чиноположения; иеросхимонах Иоанн — из раскольников, незлобивый, с детской простотой, с любовью давал советы, всеми любимый; иеромонах Иннокентий — духовник старца Макария, любитель безмолвия, и другие.