Препарированное тело: к медиализации тел в русской и советской культуре - [3]
Для начала рассмотрим отношения между пожилым коммиссаром и Мересьевым. Старик физически слабеет настолько, насколько ему удается укрепить советскую волю молодого летчика. Здесь можно говорить о передаче завета, при которой дух советского ветерана переносится на молодого героя. Речь идет о своего рода духовной трансфузии и реинкарнации вневременной «советской идеи», переходящей из умирающего тела коммиссара в молодое тело героя. Такая констелляция характерна для мифа, где она, однако, терпит крушение вследствие эдипальной агрессивности молодых героев[3]. В то время как коммиссар укрепляет советский дух в Мересьеве, хирург «препарирует» тело будущего героя для последующего «идейного переливания» и ослабляет физическую основу того самого эдипального противостояния.
Функции отца-хирурга и отца-коммиссара взаимодополнительны. У комиссара, выступающего духовным отцом искалеченного летчика, никогда не было ни жены, ни детей. У хирурга, напротив, был родной, погибший на войне сын. Эпизод гибели сына развивается параллельно истории выздоравления Мересьева. Старый хирург узнает о смерти сына и делится своим горем с «духовным отцом» Мересьева — комиссаром, одновременно подчеркивая болезненную необходимость принесенной жертвы.
Если сравнить эпизоды успешной телесно-воспитательной работы в повести Полевого с «Домостроем» и с «Записками из мертвого дома» Достоевского, можно выделить два аспекта.
Первый аспект касается мифологического возрождения патриархального принципа. История о «Настоящем человеке» (с характерной метафорикой страдания) представляет собой стилизованное повторение мифа о Дионисе, растерзаном титанами, но воскресшем и возродившим тем самым отеческий закон. В молодом герое Мересьеве патриархальный принцип возрождается, одновременно обновляя и само его тело.
В противовес эдипальному механизму поколений престарелые люди радуются биологическому обновлению прежней эпохи. Именно это происходит в трагедии Еврипида «Вакханки», где просвещенный Пенфей был растерзан не титанами, а служившими Дионису менадами.
Второй аспект — медиальный. Проблемный протест письма в «Домострое» у Достоевского и у Полевого разрешается повествовательно и преодолевается мифопоэтически. Старый комиссар берется за воспитательную работу с помощью средств литературы и читает с Маресьевым роман Н. Островского «Как закалялась сталь» (1923–1934, основополагающее произведение для всего жанра соцреалистического воспитательного романа). Речь в романе, как известно, идет о когда-то упрямом и готовым на любые приключения Павле Корчагине, который ослеп, был парализован и в данный момент медленно умирает. Вместе с тем именно физические недуги героя делают возможной его духовную интеграцию в общественную жизнь. Основной смысл телесного преодоления в романе Островского лежит, таким образом, в медиально-технической плоскости: идеологическое и моральное становление советского писателя протекает в романе параллельно истории новой медиальной ориентации физически пострадавшего героя. Визуальное средство письма субституируется, в частности, через радио, позволяя герою принимать участие в жизни советской страны без каких-либо эдипально-визуальных вожделений. Опыт письма, утраченный со слепотой и параличем, восполняется отныне через устное слово и радио: подобно античному рапсоду и зряче-слепому Эдипу Софокла, герой Островского может развивать свое повествование по памяти, следуя принципам устного рассказа. Медиум радио в конечном счете преодолевает визуальное коварство письма и поощряет к возрождению дионисически разрушенного, «препарированного» тела.
4
Перспектива
Сочетание желаемой или уже реализованной с помощью современных электронно-акустических средств мнимо найденной устности, с одной стороны, и историй о телесном самопреодолении, граничащих с вымыслом, — с другой, отражено в фильме В. Аллена «Дни радио» (1987). Фильм рассказывает о спортсмене, невероятным образом преодолевшем собственное тело. История о герое-бейсболисте транслируется по радио в специфическом жанре «легенды о самопреодолении». Радио — акустический медиум, возрождающий метафизическую власть и мифопоэтическую силу слова в темном пространстве слова устного. Диктор на радио рассказывает о легендарном бейсболисте, потерявшем сначала ногу и руку, а затем и зрение, но снова и снова возвращающемся на спортивную площадку. Именно в этот момент благодаря кинематографической визуализации гротескный смысл дионисической мифологемы о теле, характерной также для русской и советской традиции, становится окончательно понятным.
Так же как и в советских рассказах, у этой истории счастливый конец: «В следующем году бейсболиста насмерть переехал грузовик. Но спустя сезон он успешно выступил в восемнадцати матчах небезызвестной небесной лиги!» Принимали ли участие в этих матчах советские герои, диктор из фильма В. Аллена не сообщает…
Перевод с немецкого Татьяны Ластовка.
«Ромео и Джульетта» (1575) Уильяма Шекспира предлагает наглядную модель концепции любви Нового времени и иллюстрирует связанный с ней конфликт индивидуального, интимного, любовного желания и политических и социальных практик, посягающих на личную сферу. Одновременно драма Шекспира содержит решение этой культурно-антропологической проблемы: трагическое самоубийство влюбленных утверждает любовь в качестве внутреннего, интимного, абсолютного опыта, сопротивляющегося любым политико-идеологическим, социальным или семейным вторжениям извне.
Безусловно, напрашивается сама собой интерпретация последнего полнометражного фильма Дзиги Вертова «Колыбельная» (1938) как неудачной попытки утверждения авангардистской стилистики в условиях социалистически-реалистического «огосударствения» советского киноискусства 1930-х годов. Вызвано это в первую очередь пышной символикой фильма и неуемным восхвалением Сталина. Поэтому «Колыбельная» может быть рассмотрена как наглядный пример культурного и общественно-политического развития советского тоталитаризма поздних 30-х годов.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.