Преодоление - [11]

Все чувствуют: слова утешения тут не уместны. Но всем жаль Дуба. И солдатам кажется: перед ними — не младший сержант Дуб, которого не любят и боятся,— перед ними мальчик. Он пронзительно кричит, уткнувшись в колени матери, а на площади ветер раскачивает тело в петле...

Что-то хочется сказать, но обычные слова кажутся мелкими. И всё же кто-то задает ненужный вопрос:

— Это — где?

— На Смоленщине...

...Неужели будет война?

— Эх, братцы! — говорит солдат с весёлыми зелёными глазами.— Будь моя воля, собрал бы я всех, у кого руки чешутся, отвёз на необитаемый остров, дал бы автоматы, патронов: чёрт с вами, воюйте, сволочи, между собой сколько влезет — только перебейте друг друга поскорее...

— Таких, у кого руки чешутся, немного.

— Мал комар, да ведь полез в драку с медведем...

— А по-моему, войны не будет,— говорит Розенблюм.

— Ещё бы,— иронизирует Таланцев,— иначе создание гениальных произведений кисти Розенблюма придётся отложить на неопределённое время.

— Что же в этом смешного? — обижается Розенблюм.— Я, может, после армии в академию поступлю.

— Тогда не забудьте о солдатах,— замечает сержант Спорышев.

— Что вы! — восклицает Розенблюм, сверкая загоревшимися чёрными глазами.

— Даю тебе ценный совет, товарищ Верещагин,— усмехается Таланцев,— в следующий поход прихватить альбом для эскизов: богатейший материал! А то и полотно — будешь работать на привалах и отсылать картины в Третьяковку.

Все улыбаются, и сам Розенблюм тоже.

— А я, ребята, как вернусь на гражданку — махну на целину: корешок у меня там работает,— говорит солдат, которому так по нраву климат Подмосковья.

— А я — к себе, на Кольский,— вздыхает Ильин.— Снова рюкзак, молоток — и в горы. Эх, если бы вы знали, какая это чудесная штука — геология!

— А ты куда? — обращается один из солдат к Таланцеву.

Вопрос застаёт его явно врасплох.

— Не знаю,— отвечает он.

— Как же так — неужели не знаешь? — удивляется Османов.

— Ничего, ещё есть время подумать,— усмехается Ильин, а про себя думает: «Странный парень этот Таланцев. Что у него на душе? Какое у него прошлое?.. Знаю — из Москвы, учился в институте, и всё, пожалуй...»

— Я вот думаю,—говорит Таланцев:— Матросов, Гастелло... Ну, были люди, как люди, как все мы, имели хорошие и дурные качества характера,— ведь идеальных людей нет... И вот — совершили подвиг.

А я — смог бы? — Он вынул из костра уголёк, быстро сжал его в кулаке и сейчас же далеко отбросил, замахав рукой в воздухе.— Вот,— сказал он,— не сумел уголёк в руке удержать, а там — жгли раскалённым железом. И — выдерживали...

— Волю надо не так испытывать, — возразил Спорышев.— Скажем, приказал себе идти на марше, не отставая, и идёшь. А уголёк — чепуха...

Привал кончился. Костёр забросали снегом. Построились. Раздалась команда, и батарея снова двинулась в путь.

ЗАВИСТЬ

Сокращая расстояние до Каменной горы, они временами оставляли дорогу в стороне и двигались прямиком через леса, меж холмов, по гладким, как стол, равнинам замёрзших болот.

Неожиданно их путь преградила река. Зима вот уже несколько месяцев властвовала в Карелии, но даже самые сильные морозы так и не смогли сковать эту упрямую речку льдом. Теперь она лежала перед ними — бурная, стиснутая с обеих сторон высокими берегами, местами зловеще чёрная, местами белая от пены, вскипавшей на больших камнях, беспорядочно навороченных в её русле. Невдалеке виднелись остатки моста — уцелевшие сваи.

Солдаты мрачно глядели на реку, стянутую в выемках берега ледяными наростами.

— Как же теперь? — спросил кто-то.

Ему не ответили.

— Был мост — да сплыл,— сказал Спорышев.— Снесло, наверно.

— И так бывает,— задумчиво проговорил командир роты.

Пока офицеры и сержанты совещались в сторонке, солдаты присели и закурили.

Положение и в самом деле было сложным: поблизости ни одного большого дерева; только на той стороне начинался лес, и на обрывистом берегу прямо над водой, росли две ели, высокие и стройные.

— Если бы их на эту сторону,— мечтательно сказал Розенблюм,— тогда дело было бы в шляпе: подпилили, перекинули через реку — и мост готов!

— Если бы да кабы...— устало буркнул Османов.

— Или — будь мы на том берегу...

— Будь мы на том берегу, тогда и реку переходить незачем было бы,— сердито проворчал Ильин. Он не терпел праздной болтовни.

Розенблюм обиженно умолк.

— Перебраться бы на ту сторону двоим да подпилить ели,— сказал Трофимов.

— О том и речь,— отозвался Ильин.

— А ты попробуй, переплыви,— ехидно поддел его Филиппенко.

— Прикажут — и ты переплывёшь,— спокойно ответил Ильин.

— Дураков нет,— усмехнулся тот.— После такого купанья и санчасть не вылечит.

— И всё-таки — прикажут — и переплывёшь.

— Прикажут! — засмеялся Таланцев.— Ты, знаешь, Ильин, ты — такой же как Дуб, только с философией!

— Это не так уж плохо,— сдерживая раздражение, ответил Ильин.

Пока они курили, то, о чём большинство из них не могли подумать всерьёз, обсуждалось их командирами, как единственный выход.

— Во время войны,— стряхивая пепел с кончика папиросы, сказал капитан Волков,— мы форсировали не такие реки...

— Где вброд, где вплавь,— прибавил командир первого взвода.

— Здесь можно перебраться по камням,— сказал командир второго взвода, указывая на гряду камней, пересекавшую реку. Некоторые из них торчали на поверхности, другие были покрыты водой. Течение в этом месте было особенно бурным.