Премудрая Элоиза - [39]

— Мы любили друг друга!

— Плотская любовь не все извиняет. Мы погрязли в похоти. Вспомни!

— Увы!

— Не сожалей о наших преступных заблуждениях, лучше исследуй таинственные замыслы Божественного провидения: его милосердие обратит справедливый приговор в возрождение. Рана, нанесенная моему телу, исцелит обе наши души. Отныне мы должны, Элоиза, любить друг друга иначе.

Выражение твоего лица вновь изменилось. Глаза потеплели.

— Я хочу предложить тебе нечто очень трудное, но возвышенное, — продолжил ты, сжимая мою руку.

Осознал ли ты когда-либо, Пьер, какой жертвы от меня потребовал? Мне едва минуло девятнадцать, я любила тебя всем своим существом, была твоей супругой и не имела ни малейшего призвания к религии. Все это ты знал, но потребовал, чтобы я отреклась от своей молодости, от своей страсти, от все еще возможной, несмотря на твое увечье, совместной жизни, — чтобы я приняла постриг и похоронила себя в монастыре!

— Я стану монахом, а ты — бенедектинкой, — говорил ты между тем с воодушевлением. — Разделенные клинком, наши жизни соединятся в молитве!

Я видела, как бездна разверзается под моими ногами.

— Если ты не примешь мое предложение, — продолжал ты, — я тоже не смогу уйти в монастырь.

В самом деле, я знала о правиле, предписывавшем супругам покидать мирскую жизнь лишь по взаимному согласию и при условии одновременного принесения ими монашеских обетов.

— У меня нет иной надежды, — сказал ты еще. — Мир моей души в твоих руках.

Монашеский плащ придавил меня, как свинец. Стать монахиней! Я содрогнулась. Это был не мой путь. Я была создана для земных радостей и для земных свершений. Я смотрела на тебя в отчаянии. Бледный, больной от унижения, ты ждал от меня своего спасения. Я напомнила себе, как в начале нашей любви для себя решила: слушаться тебя во всем, всегда! Теперь, отказавшись от себя, по одному лишь твоему знаку похоронив себя в монастыре, разве не смогу я доказать свою верность, свою самоотверженность? И другого такого случая не будет.

Мной овладело искупительное жертвенное смятение.

По твоему велению я облекусь в новые одежды, изменюсь в сердце своем, чтобы показать, что ты был единственным господином не только моего тела, но и сердца. Пока я вкушала вместе с тобой чувственные наслаждения, можно было усомниться, был то путь любви или путь сладострастия. Теперь же будет ясно, каким чувствам я покорялась с самого начала. То, что ты претерпел в своей плоти, я справедливо претерплю через покаяние, на протяжении всей моей жизни. Так я предложу тебе, если не Богу, некое возмещение. Так я искуплю грех, который совершила, полюбив тебя, согласившись стать твоей супругой и поработив тебя, бывшего мне дороже всего на свете.

Разве не предоставлю я тебе тем самым еще одно, последнее доказательство своей любви, коль скоро иными я уже не располагаю? Когда-то я бросилась по твоему зову в твои объятия, ни в чем не отказывая тебе. Сегодня, вновь услышав твой призыв, я обреку себя на суровую монашескую жизнь. Так я стану монахиней по той же причине, по тому же побуждению, по каким я стала твоей возлюбленной и супругой: из покорности!

— Все будет так, как ты желаешь, Пьер, — сказала я, встав на колени у твоего изголовья.

Ты слабо улыбнулся и положил руку мне на голову властным и одновременно благословляющим жестом.

Боже! Как я хотела в тот миг умереть на месте рядом с тобой, которого должна была, согласно твоей воле, покинуть навсегда! Если бы ты сам того не потребовал, я никогда не подумала бы разлучаться с тобой, что бы с тобой ни случилось. Разве я не любила тебя одинаково в невзгодах и в радости? Чего стоило в конце концов утраченное наслаждение чувств? Не удовольствия я любила в тебе, а тебя, твое существо обожала я в наших удовольствиях. Ты был жив. Ты оставался моим. Еще была возможна долгая жизнь, исполненная нежности. Мы бы состарились рядом, не переставая лелеять друг друга.

Господи! Это было возможно, а я уходила в монастырь!

В том, что когда-то, желая тебе понравиться, я обрекла себя на погибель, моей заслуги не было, ибо тогда наши желания совпадали. Зато мое пострижение будет стоить куда большего! Это уже не любовь, а безумие. В самом избытке моего поклонения я безвозвратно отказывалась от тебя, единственного предмета моего обожания. Так, в порыве страсти я решила посвятить себя монашеству: ведь то было теперь единственное средство окончательно отдаться тебе.

— Остается попросить тебя еще об одной жертве, — заговорил ты дальше, пока я стояла на коленях, погрузившись в горькие размышления. — Последний жест самоотречения, Элоиза.

— Слушаю тебя.

— Я хочу, чтобы ты ушла в монастырь сейчас же, прежде меня. Мне придется провести в постели еще долгие дни, я не в состоянии стать монахом немедленно. Мне будет сладостно знать, что ты уже вступила на наш общий путь.

Я не думала, что мне может стать еще больнее. Я ошибалась. Запасы моих страданий бесконечны. Моя скорбь окрасилась разочарованием с привкусом горечи. Так ты сомневался во мне! Недоверие, признаюсь, пронзило меня горем и стыдом.

Ты сомневался во мне, а я только что решилась принести монашеские обеты, не имея к тому призвания, лишь потому, что этого желал ты! В чем же ты подозревал меня, Боже мой? Разве ты не знал, что никакой другой мужчина не существовал и никогда не будет существовать для меня?