Премьер-министр (= Президент) - [44]

- Думаю, сейчас не будет иметь уже ровно никакого значения, если мы уничтожим все эти бумаги, не так ли?

Она силилась улыбнуться, и ей это почти удавалось, ибо он выглядел как человек, у которого с души свалилась тяжесть, и ей невольно сообщалось то ощущение свободы и легкости, которым веяло от него. Впервые он обращался с ней как с равной, и между ними даже возникла некоторая близость.

- Пожалуй, все-таки лучше уничтожить оригиналы...

Он показал ей письмо Шаламона.

- Вы нашли и это?

Она утвердительно и не без гордости кивнула.

- Забавно! Если Шаламон назначил министром внутренних дел какого-нибудь любознательного человека и тому придет в голову затребовать секретные сведения о своем патроне...

Он хорошо знал Доломье, когда-то тот был его подчиненным, а теперь ведал сыскным отделением на улице Соссэ. Воспользуется ли Доломье приходом Шаламона к власти, чтобы получить место начальника "Сюртэ Женераль" или даже префекта полиции?

Но все это было так мелочно!

- Раз уж вы знаете, где находятся все бумаги, то помогите мне...

В первой комнате она не обнаружила лишь двух тайников, и он с детской радостью показал ей, где они находятся.

- Так вы их не нашли?

Во второй комнате ей были известны все тайники, а в его кабинете она пропустила только один.

Если дежурный агент наблюдал за ними в окно, то, наверное, недоумевал: Премьер-министр и его секретарша, стоя у камина, бросали в огонь бумаги, которые взвивались в ярком столбе гудящего пламени.

- Мы должны сжечь и книги.

- Какие книги?

Значит, она не заглядывала в американское издание его мемуаров! Она поразилась, увидев страницы с его заметками, и не могла понять, как ему удалось написать их тайком от нее.

- Не стоит жечь толстые переплеты, и не надо бросать в огонь по многу страниц...

Она вырывала страницы небольшими пачками и ворошила их щипцами, чтобы они быстрее сгорали. Все это длилось довольно долго. Пока она, сидя на корточках перед камином, бросала бумаги в огонь, он стоял позади нее.

- Мадам Бланш тоже? - спросил он, зная, что она его поймет.

Она и в самом деле поняла, утвердительно кивнула и прибавила после минутного раздумья:

- Ей ничего другого не оставалось... Он немного помолчал в нерешительности.

- А Эмиль?

- С самого начала.

Другими словами, Эмиль сообщал на улицу Соссэ обо всем, что он делал и говорил, в те дни, когда он был министром, а затем председателем Совета министров.

Как мог он не подозревать этого, он, считавший своим долгом устанавливать наблюдение за другими?

Было ли это наивностью с его стороны? Или он кривил душой, когда желал убедить себя в том, что представляет исключение из общего правила и что правило это его совершенно не касается?

- А Габриэла?

- С ней дело обстоит иначе. В Париже в ваше отсутствие к ней время от времени заходил полицейский инспектор и расспрашивал ее...

Он был на ногах слишком долго, и ему хотелось сесть в привычной позе в свое старое кресло - оно было родным и удобным, как старый халат, который надеваешь по возвращении домой.

Танцующие языки пламени жгли ему щеку и бок, но скоро все будет кончено. Локтем он задел безмолвствующий, отныне уже ненужный ему приемник и сказал:

- Возьмите и это...

Она не поняла или сделала вид, что не поняла, желая внести веселую нотку в сцену, которая ее угнетала.

- Вы хотите, чтобы я сожгла радио?

У него вырвался тихий смешок.

- Отдайте его кому хотите.

- Можно мне оставить его себе?..

Она вовремя удержалась, чтобы не прибавить: "На память".

Он понял, но не огорчился. Никогда прежде он не казался таким добрым, напоминая сейчас одного из тех стариков, что сидят на солнышке на пороге дома где-нибудь в деревне или в предместье и часами задумчиво созерцают какое-нибудь дерево, птицу или облако...

- Я уверен, что Гаффе позвонил доктору Лалинду. Теперь, когда он посвятил ее в свой секрет, она тоже могла быть с ним откровенной.

- Да. Он сказал, что вызовет его.

- Он очень испугался, когда увидел меня спящим?

- Он не знал, что вы приняли лекарство.

- А вы?

Она не ответила, и он понял, что не следует приставать к ней с вопросами. Ведь и они старались делать, что могли, как Ксавье, как Шаламон, как эта каналья Доломье.

С кем еще было связано слово "каналья"?

- Эта каналья...

Он никак не мог вспомнить, и тем не менее, когда у него в уме промелькнуло это слово, оно приобрело особый смысл.

Чье-то имя готово было сорваться у него с языка, но к чему делать усилие? Теперь, когда он окончил свой жизненный путь, все это его уже не касалось.

Можно было ни о чем больше не думать, и это вызывало странное, одновременно приятное и немного томительное ощущение.

Еще несколько вспышек пламени, несколько тлеющих страниц, которые рассыплются под щипцами на тонкие слои пепла, и все нити будут обрезаны.

Габриэла может прийти пригласить господина Премьер-министра к столу. Он послушно последует за ней, сядет на стул, который подвинет к нему испуганная Мари, боясь, как всегда, что он упадет на пол. У него нет аппетита, но он будет есть, чтобы доставить им удовольствие. Он станет отвечать Гаффе, когда тот в семь часов приедет, может быть, с Лалиндом, чтобы задать ему докучные вопросы, он позволит им снова считать свой пульс и ляжет в постель, как обещал Он ни с кем не будет язвителен и перестанет отпускать колкости даже всегда чуточку напыщенному Лалинду.