Прелюдия 11 - [6]

Полицейские начинают гоготать: да, мол, штучка что надо, в порядке. Такая против Батисты не пойдет, у нее другое на уме, при чем тут революция?! Их гонят в шею, они успевают еще вскочить в автобус, когда слышится звук отдаленного взрыва и весь пригород погружается в темень, а моторизованные негодяи из полиции и охраны под вой сирен начинают носиться по улицам.

В автобусе Мигель жарко жмет ей руку, но ему кажется, что она смотрит больше на Аурелио. Он все время словно слышит ее голос: «Нет, я еще не выбрала...» А вдруг так оно а есть? И с того дня встречи с Даниелой превращаются для него в нечто новое, сладкое и страшное одновременно. Мигель часто оставляет их вдвоем, потому что боится, что мог бы без всякой жалости убить товарища. Аурелио же, чтобы доказать девушке, чего он стоит, бросается с головой в сомнительные авантюры. Во время покушения на сенатора Фрагу его убивают прямо на улице. Даниела плачет в объятиях Мигеля; он клянется, что никогда ее не оставит... Он нарушил свою клятву, но теперь он возвращается, и все будет хорошо.

Рико кричит снаружи:

— Шесть с половиной узлов, сэр! Наверное, мы у самого побережья.

— Вряд ли, — отвечает капитан. — Это всего лишь банка Тибуронес.

— Я просто чую землю, — возражает Рико.

— А чем пахнет Куба, малыш, — спрашивает маленький Равело, — сахаром, да?

Мигель выполз из каюты, попросил у Фигераса бинокль, но, сколько ни вглядывался, нигде ничего похожего на землю не нашел. Да и вообще ничего не было видно. «Чертов конек» скакал по пышным белым облакам.

Глава 2

Машина влетела в город ранним утром, нашла свое место в потоке других — скрипящих, грохочущих и шелестящих шинами. Даниела повалилась на боковую дверцу, тут же схватилась руками за спинку переднего сиденья и мгновенно проснулась. Сразу подумала о Роберто и матери. Как она радовалась встрече с Гаваной после трех месяцев в Сьерре — и вот, проспала!

Город набросился на нее — яркий, громкий, ветреный. Асфальт, мрамор и бронза, элегантные фасады, белые колонны под ярким небом, купол Капитолия, гудки океанского лайнера, силуэт крепости Морро, продавец лимонада у памятника студентам 1871 года, плакат «Долой империализм!», старые испанские пушки, солнечные лучи в витринах магазинов, звуки праздничной музыки, прогуливающиеся с утра толпы людей, мерцание моря у далекого, уходящего в самые облака здания из стали и бетона... Все это создавало опьяняющий водоворот, в котором их «кадиллак» катил, несомый потоком ярких автомобилей прямо к президентскому дворцу на проспекте Бельхика.

Это была красная, как стоп-сигнал, несколько вызывающего вида машина, всего четыре месяца назад принадлежавшая «Стандард-ойл». Рамон вел ее осторожно, только что он пропустил вперед апельсинового цвета такси, но Даниела чувствовала, что на них смотрят. Слишком необычно для Гаваны, когда в такой шикарной машине сидят двое мужчин и девушка в военной форме. Там, в горах, от Эсперансы до самой маленькой прибрежной деревушки все знали Карлоса Паломино, знали, что он за человек, и прощали ему эту прихоть, но здесь? У машины восемь фар и подфарников, сиденья из черной кожи, а на гибкой радиоантенне развевается флажок. Когда Рамон касался хромированного кольца на руле, раздавался призывный звук фанфары, за которым следовали восемь или девять аккордов, целая мелодия.

Команданте Паломино расстегнул одну из пуговиц и вытащил из-под рубашки бороду — он имел привычку прятать ее под рубашку, чтобы во время быстрой езды она не лезла ему в лицо. Потом оглянулся и сказал ей:

— Сначала мы довезем тебя до твоего Роберто!

Даниела кивнула, благодарно улыбнулась. Он думал обо всем. Она восхищалась им с первой минуты знакомства. Пусть что-то в нем забавно и трогательно — он личность, а такие нравятся людям, в них нуждается страна. Он не умел говорить, как Фидель, но обращался к сердцам слушателей, сразу беря быка за рога, говоря о главном. В свои сорок лет он был одним из самых старших по возрасту армейских офицеров. Когда подумаешь, сколько он сделал для революции и делает каждый день, мелочно порицать его из-за этого «кадиллака», размышляла она. В этом отношении Рамон заходил чересчур далеко, но, может быть, они и нужны друг другу именно такие, какие они есть, — Карлос и его начальник штаба.

Сейчас они катили по улице О’Рейли, где сплошь одни книжные магазины. Фасады домов сдвинулись потеснее, от них пышет утренним зноем. Сквозь свежевыкрашенные балконные решетки через уличные ущелья протянуты металлические прутья, на которых висят полотнища реклам. Даниела глубоко вздыхает. Ах, эти глубокие тени, этот шум, этот несвежий, но знакомый запах улицы! Рамон поднял левую руку, показывая, что сворачивает. Теперь он медленно тащится за повозкой с фруктами, которую толкает какой-то негр. Она почувствовала, как забилось сердце. Негр продавал дыни. Здесь каждый кусочек улицы — часть ее жизни. Вот здесь они пили с Аурелио апельсиновый сок, и он объяснился ей, за пять дней до того, как они его убили... Он умер на тротуаре в Ведадо, с разорванными пулями легкими...

— Здесь, — сказала она.

Рамон притормозил. Сзади заскрипели тормоза автобуса.