Прелюдия 11 - [57]

Остального Паломино не разобрал: перед ним вытянулся второй офицер:

— Теньенте Акоста. Я отвечаю в штабе за Сьерру-дель-Мико, команданте. Вчера принят и утвержден план развития района Мико. Вот основные моменты: все имения больше двадцати кабальерий национализируются. У землевладельцев, поддерживавших любым образом контрреволюционеров, земля отбирается в любом случае; они получают компенсацию в размере трехсот песо. Мы перевезем их с семьями в Ориенте и расселим по народным имениям. А на их месте поселим сельскохозяйственных рабочих. Они образуют кооперативы, связь между ними будет поддерживаться по радио, им будет роздано современное оружие. Сколько семейств придется переселять?

— От пятисот до тысячи, — ответил Паломино. Лейтенант записал цифры. Паломино прямо онемел.

Что, дьявольщина, все это означает — в такой момент? Где он — в сумасшедшем доме?

— Фидель сказал, что там, где были норы «червяков», будет самая высокая культура земледелия в стране, — произнес лейтенант с чувством. — Хватит вести экстенсивное скотоводство, выжигать, как в средние века, уголь, собирать зерна дикорастущего кофе и какао, подвергаясь эксплуатации мелких помещиков, которые как-то увернулись от земельной реформы. В долинах создадим кооперативы с табачными и кофейными плантациями, в горных зонах мы рекомендуем выращивать овощи и заниматься свиноводством. Советский Союз пришлет нам агрономов, трактора и необходимый инвентарь. Рыхлые почвы склонов мы укрепим, посадив эвкалипты. В районе Пико-Оркидеа планируется строительство электростанции. Все эти задачи мы можем решить лишь совместно с комендатурой Эсперансы. Через пять лет сьерра будет совершенно иной. Мы преобразим природу!

У команданте голова пошла кругом, он с трудом удерживался, чтобы не закрыть юнцу рот ладонью. Овладев собой, он проговорил :

— В сельском хозяйстве я разбираюсь плоховато.

Прикинул, как бы ему избавиться от теньенте.

— Научиться можно всему, — сказал тот, сияя.

— Хорошо, хорошо, мы обсудим это завтра...

Капитан наконец-то вмешался, отпустив обоих офицеров.

— Какие еще камни на сердце? — спросил он, как бы давая понять, что предпочел бы попрощаться с ним. По-видимому, последнее донесение обеспокоило его, он подошел к карте, отметил на ней какие-то точки. Потом зазвонил телефон.

Паломино понял, что в такой ситуации ему ничего не добиться. Начальник штаба и два старых боевых товарища, на которых он втайне рассчитывал, отсутствуют. А капитан осуждает его за самовольный приезд в Гавану; узнав истинную причину, он наверняка взорвется. Ему доверяться не стоит. Придется изменить план, расставшись с надеждой на то, что армия его сразу поддержит, и самому взяться за своих противников. Немедленно в гостиницу и в бой!..

Пока он принимал это решение, капитан говорил по телефону. Выходило так, что «червяки» бомбили аэродром Сан-Антонио- де-лес-Баньос южнее Гаваны и атаковали два других военных аэродрома, в провинциях Матансас и Ориенте. Потери — шесть самолетов, почти половина кубинских ВВС.

— Очень плохо, — сказал капитан, положив трубку. — Хуже, чем я предполагал.

Он покусывал ногти; Паломино в эти несколько секунд ощутил близость к капитану — это как фронтовое братство прежних дней, когда все стремятся к одной цели и думают только о ней. И тогда можно рассказать о самом сокровенном. Он хотел было уже выложить то, что его мучило...

Но, когда капитан поинтересовался — с нажимом! — нет ли чего срочного, Паломино сказал:

— Я привез с собой священника, испанца по национальности. Он поддерживал контакты с контрреволюционерами. Как с ним быть?

— Если нет особо серьезных улик, отправьте его в крепость Кабанья, — сказал капитан, провожая его до двери. — Мы сейчас снаряжаем пароход, который отвезет этих птичек за море.

И капитан быстро протянул Паломино руку, подтверждая тем самым, что считает этот предмет совершенно несущественным для разговора.

Нет, он не добился ничего, ничего! На лестнице ему встретился команданте Клаудио Роке, начальник отдела кадров.

— Ты, Карлос? У нас?.. — спросил он точно так же, как два часа назад Фелипе Гомес, удивленно подняв брови. Появление Паломино неприятно поразило Роке. И хотя они не были хорошо знакомы, Паломино вдруг решился объясниться с ним: по крайней мере, по должности Роке для такого разговора человек подходящий.

— У тебя есть пара минут, Клаудио? Представь себе, обо мне распространяются слухи... Я замечаю, что что-то не так, но не могу понять... У меня такое впечатление, будто мне не доверяют...

— Ты с ума сошел! — Роке резко остановился. — Никто против тебя ничего не имеет. Поверь мне, у нас есть дела поважнее, чем улаживание личных неприятностей, Карлос, — он сухо, несколько смущенно засмеялся. Они подошли уже к распахнутой настежь тяжелой двустворчатой двери. Мимо по улице протарахтел танк.

«Улаживать личные неприятности...» Паломино заподозрил, что Роке знает больше, чем говорит. Может быть, он не имеет права говорить об этом с Паломино; смех его тоже прозвучал неестественно. Что он подразумевает под личными неприятностями? Донос Эстебана или доклад Рамона об ошибке у Росалеса? Вспомнил слова Рамона: «Но так нельзя оценивать соотношения сил! Видеть происходящее глазами вражеской прессы, которая клевещет на нас и возвеличивает собственную мощь!» Он часто не мог удержаться от критики распоряжений вышестоящих органов. А вдруг все его высказывания зафиксированы в личном деле, которое находится у Роке?..