Прелюдия 11 - [44]

Фигерас встал между ними, говоря:

— Капитан сам привел его к нам, не забывай, Умберто.

— Он частенько ошибался, не то он не лежал бы сейчас в могиле, как мышка, — воскликнул Равело.

Фигерас спросил:

— Ну так как, Мигель, ты решил бросить нас и сбежать к своей девчонке?

Мигель молчал, вгоняя ногти в мякоть ладоней. Какая-то соленая волна захлестнула его, как во время стычки с Барро, лица остальных слились в одну страшную рожу, и что-то нашептывало ему: «Ударь, ударь!» Он не сомневался, что мог бы сейчас без всякой жалости убить их всех. Потом волна отхлынула, изо всех сил ударив его самого. Он сам виноват, с ним вечно так: когда на него наседают, он лезет в драку, вместо того чтобы сохранять спокойствие, обосновать и толково объяснить свой план.

— У меня этого и в мыслях не было, — ответил он наконец.

Они ему не верят, для них он рабочий, а значит, наполовину красный.

— Хорошо, — сказал Фигерас таким тоном, будто смахивал со стола оставшиеся крошки. — Ни слова больше об этом!

Глава 5

ПИТИ РАВЕЛО

Самое смешное — я вполне могу понять парня. Ему просто невтерпеж, так хочется увидеть свою девушку. Я тоже подсознательно думаю о женщинах. Кого-то усталость угнетает, а меня подстегивает. В Камп Амбросио моя фантазия разыгралась. Тренировки изнурительные, и никаких женщин. Я вообще пошел на это из-за Умберто. Хочу плыть в его фарватере. Богатство и сила всегда импонировали мне. Может, это главная ошибка в моей жизни.

А началось все давным-давно. Самый маленький в классе, я служил мишенью для всех приказ; тут приходится вырабатывать противоядие. Мы жили на Серро, сразу за площадью Сивика — пятьдесят лет назад самыми шикарными районами Гаваны. С того времени виллы пришли в запустение, их разделили поквартирно. Мой отец служил инспектором трамвайного управления. В те дни, когда за сотню яиц платили одно песо, он зарабатывал сто пятьдесят. В нашей стране детей балуют. Каждый год на Богоявление святая троица привозила мне на верблюдах кораблики и оловянных солдатиков, велосипед, индейский головной убор из перьев, томагавк или костюм ковбоя. А однажды — настоящую электрическую железную дорогу из Германии, для нашей семьи подарок чрезмерно дорогой. Но когда я появлялся в ковбойском костюме на улице, все падали со смеху.

Трамвай в городе сняли в сорок седьмом году в результате грандиозной скандальной махинации. Продав медные провода, купили годные разве что на слом английские колесные понтоны и смастерили на их основе автобусы. На процессе отец выступал свидетелем обвинения. Он потерял работу и право на пенсию. То был год «Крыс и затмения», когда в странах вокруг Карибского моря сверкали парадные палаши вернувшихся диктаторов. Я стоял у Капитолия с дипломом в кармане, на Прадо громыхали сапоги солдат морской пехоты. Теперь о семье предстояло заботиться мне! Я поступил в «Диарио де ла марина», — солидную экономическую газету. Платили унизительно мало. И еще больше, чем денег, мне не хватало девушки, которая бы действительно в меня влюбилась. Я знал только других, известного сорта... А остальные на меня и не смотрели, как бы я ни разыгрывал из себя Дон Жуана.

Я писал для страницы светской хроники, щелкал декольте, бриллианты в мочке уха, золотую пыльцу на губке. Тогда же познакомился с Умберто, ему было семнадцать, и он щеголял в клетчатом смокинге. Я сказал ему: «Не будь нас, репортеров, не было бы никакого светского общества — кто бы о нем знал?» Шутка понравилась, и он представил меня одному сенатору. Кому удавалось оказать услугу людям Батисты, тому они обеспечивали «бутылку» — штатное место подметальщика улиц или начальника отдела — кому что. Ничего другого, кроме как подойти к кассе и расписаться, делать на этих должностях не приходилось. Я мог зарабатывать тремя способами: публикуя то, что требовалось, вычеркивая нежелательные высказывания и составляя сугубо специальные отчеты для СИМа. Капитана Рубио, надо сказать, некие маленькие ампулы интересовали куда больше, чем самое интересное донесение.

Моя «бутылка» именовалась «ассистент режиссера на телестудии». Программа, нашпигованная рекламой, была столь же ничтожна, как и программы остальных пяти студий. Но однажды я встретился в бухгалтерии с дикторшей Валерией Васкес, волшебным созданием с невероятно хрупкой фигурой. Она повыше меня, ну и что с того? Я рассказал ей несколько веселых анекдотов, мой трюк состоял в том, чтобы болтать без умолку и заставить ее улыбнуться.

— Я приглашаю вас позавтракать вместе, — сказал я. — Или у меня на носу бородавка выросла и это вам испортит аппетит?

Но она не клюнула. Уставилась на меня своими сказочными глазами, как будто я весь с головы до ног был обклеен неприличными картинками. Черт с ней!.. Но я не мог успокоиться, она должна стать моей, иначе жизнь теряет всякий смысл, думал я. Но она меня не замечала. Я влюбился безнадежно, вызывая пересуды коллег. В баре «Джонни 88» я пожаловался на свое горе Рубио. Он пообещал помочь.

О подробностях я узнал позже. Они дождались Валерию на остановке автобуса и повезли ее на проспект Теодора Рузвельта. Перес сказал, что от нее потребуются какие-то сведения. Когда Рубио заявил, что на нее донесли, она осталась спокойной.