Прелюдия 11 - [32]

Из-за переплетения лиан показалась голова Умберто, потом он вылез на четвереньках, затоптал факел.

— Падре осел, — скривился он. — Людей здесь нет уже несколько недель.

— Не ругай падре, — заворчал Пити. — Он отпустил мне грехи наперед. На тот случай, если после нашей победы я открою в Гаване стриптиз-шоу. «Самое большое «Пиратское шоу» во всем мире! Самые красивые девушки! Каждый вечер — и до четырех утра!..» Отпускаю грехи твои, сын мой, — Он воспроизвел тон падре Леона.

— Кончай! — крикнул Фигерас.

Из темноты послышался смех Умберто, к юмору репортера он питал необъяснимую слабость. А Фигерас был убежден: Пити лишь потому дурака валяет, что боится чего-то, а чего — это еще откроется.

Похолодало, и они решили разбить лагерь под одной из граней скалы, у бокового нефа руины собора, так сказать. Привязали к деревьям гамаки, достали нейлоновые накидки: в такое время года приходится считаться с возможностью внезапного дождя. Первым стоять на посту выпало Мигелю. Рико собрал охапку сухих сучьев, развел почти бездымный костер, подвесил на рогульке котелок с рисом и бобами. Умберто, кряхтя, стаскивал сапоги и вздыхал:

— А дома стоит роскошная кровать...

— Слушай, а у тебя не было над ней такого... шелкового неба?.. — спросил Рико.

— A-а, ты о балдахине... Да, в нашей семье к ним привыкли, так же как и к фонтанам и аллее королевских пальм, где нет ни одной ниже тридцати метров...

Рико набил полный рот и прошамкал:

— Веселая у тебя небось жизнь была, и жил ты, Умберто, в свое удовольствие... — Он выскреб котелок дочиста и пошел сменить Мигеля.

— Настолько весело, что народу это надоело, — сказал Фигерас.

Умберто поставил свой котелок на землю:

— Ты, Серхио, не швыряй всех в одну кучу. У нас все были довольны, кому и знать, как не тебе. Разве иначе мы рискнули бы спрятать тебя от симовских ищеек? Стоило одному проболтаться...

Устыдившись за Умберто, Фигерас опустил голову Он, конечно, никогда не забудет, что сделало для него семейство Родригес. Не будь их, его схватили бы вновь летом пятьдесят восьмого и забили бы скорее всего насмерть. Но в те дни многие помещики прятали беглецов просто из чувства протеста: дальше так продолжаться не могло. Благодарность благодарностью, но он видел и другое — как за колючей проволокой, которой латифундисты огораживали свои имения, крестьянские дети рылись в отбросах, как люди подыхали с голоду, потому что им не разрешали обрабатывать землю по эту сторону изгороди, где земля оставалась невспаханной (у Родригесов тоже), ибо помещики экономили на удобрениях.

— Богатые чересчур разбогатели, а бедные слишком обнищали, с этого и начались наши несчастья!

— А теперь мы жрем одно и то же! — Пити с отвращением потыкал ложкой в кашу.

Не обращая на него внимания, Умберто поднял голову, отвечая Фигерасу:

— Еще бы, голытьба всегда за тех, кто пообещает землю. Я хотел отдать ей из моей тысячи кабальерий, но похоже на то, что они там всю землю разобрали. Так что, Серхио, не строй себе никаких иллюзий. Без янки мы окажемся в дерьме.

Фигерас пожал плечами, спор продолжать бессмысленно. Насколько он понял, Умберто намекал на план аграрной реформы, который он собственноручно составил во время каникул летом пятьдесят седьмого в Женеве. Этот план, посланный президенту Батисте, остался без ответа.

За спиной раздался голос Мигеля:

— Они ради нас и пальцем не пошевелили, когда мы один на один бились с Батистой.

Фигерас положил в котелок каши с бобами.

— Ты никак собираешься отнести жратву «голубой рубашке»? — резко спросил Умберто.

— Если он ослабеет, груза ему не дотащить, — ответил Фигерас.

Около полуночи он в испуге проснулся. Костер догорел, в вершинах деревьев шумело, бегущие облака затенили луну. Рико стоял на посту, остальные спали. Пятьсот метров над уровнем моря, а холоднее, чем вчера ночью. От скалы донесся какой-то странный звук, словно металлом буравили камень. Он схватил карабин, лежавший под гамаком, снял в предохранителя, встал. Несколько секунд ему казалось, будто он видит пару зеленых глаз, потом раздался шелест, длинные прыжки сквозь поросль... Что это, какое животное, он сказать не мог, это его первая ночевка в лесу после двух с половиной лет. Спросил Рико, но тот ничего не слышал — наверное, задремал.

Позднее его разбудил Мигель.

— Наш самолет! — воскликнул он.

Над вершинами стелился низкий рокот моторов, он то набухал, то, удаляясь, спадал. Фигерас смотрел спросонья, как ловко парень управляется со своим прибором, а Умберто и Пити тем временем обеспечивали подачу тока. Заурчал генератор, руки Мигеля опустились на клавиши... Невидимые снопики света устремились в небо, самолет зафиксировал их, шум моторов усилился, напоследок они пророкотали прямо над лагерем, но никто даже тени самолета не заметил. Фигерас видел, как задрал голову Ласаро. Понимал ли он, что происходило?

— Следите, где они упадут! — крикнул Родригес.

Парашюты спланировали вниз, как огромные летучие мыши, и зацепились за кроны деревьев, отбрасывая черные тени.

Настроение моментально изменилось. Рико вскарабкался на дерево и перерезал стропы первого парашюта. Фигерас открыл замок, и все наклонились над контейнером. Упаковочная бумага, патроны для «гарантов» в промасленной бумаге, пакеты с чем-то, напоминающим замазку, летний гражданский костюм и туфли — очевидно, для Мак-Леша.