Прелюбодей мыслей, или Виктор Суворов туда и обратно - [2]
Уже опять к границам сизым
составы тайные идут,
и коммунизм опять так близко,
как в девятнадцатом году.
М. Кульчицкий
Но за две-три недели до наступления, которое, в соответствии с советской военной доктриной, должно было начаться внезапным, сокрушительным бомбовым ударом по неприятельским аэродромам, немцы начали операцию “Барбаросса”. По мнению Виктора Суворова, Советский Союз очень хорошо подготовился к войне, но не к оборонительной, а к завоевательной, революционной войне. Признак хорошей концепции — внутренняя непротиворечивость, соответствие известным историческим фактам, способность наиболее логично разрешить проблему. У Суворова все это есть: все встает на свои места — и милитаризация общества в 1930-е, и лихорадочная подготовка к войне, и создание огромного военного потенциала, и, главное, трагедия Красной армии летом-осенью 1941-го. Гитлер ударил в самый неблагоприятный для Красной армии момент: советские войска еще только сосредоточивались для нападения, а потому были чрезвычайно уязвимы. К обороне же войска вообще не готовились.
Есть такой штамп: эффект разорвавшейся бомбы. Из всех штампов штамп, и все-таки я позволю себе его повторить. Именно разорвавшейся бомбы, причем бомбы термоядерной! Взрыв этот превратил сотни монографий, диссертаций, тысячи статей о причинах Второй мировой, о разгроме 1941-го, о начале Великой Отечественной войны в груду макулатуры. Это естественно, новая теория отвергает устаревшие представления, отбрасывает концепции, не способные дать более логичное, непротиворечивое объяснение. “Ледокол” превратил старую и уже порядком обмусоленную тему в едва ли не самую актуальную в новейшей российской истории. Старая гвардия советских военных историков попыталась было дать бой выскочке, но не тут-то было. Оказалось, что наши профессора да академики в большинстве своем давно уже разучились спорить. Вместо того чтобы с аргументами в руках доказывать свою правоту, они стали ругаться: “Этот Резун обыкновенный предатель”, “выскочка”, “у него нет диплома истфака”, “у него нет доступа к архивам”. Ссылки не даю, читайте антисуворовские сочинения М. Гареева, В. Анфилова, Д. Волкогонова, В. Волкова, Ю. Горькова и др. Найдете там и не такие выражения. Иные историки вообще решили, что Суворов — это секретный проект ЦРУ, а человека по имени Владимир Резун в природе не существует. На упрек в отсутствии ссылок на архивные источники возразим: если у господ академиков доступ к этим источникам есть, то почему же они им не воспользуются? Со ссылками на архивные документы можно было бы опровергнуть теорию Виктора Суворова, которая базируется на источниках опубликованных. Раз не используют, рискну предположить, что теория Суворова им и не противоречит. Более того, те документы, что все же были рассекречены, свидетельствуют не против теории Суворова, а в ее пользу. Что до остального, то замечу, что подменять аргументы возгласами: “А ты кто такой?!” — нелепо.
К сожалению, наши заслуженные ученые мужи (за немногими исключениями) к спору оказались не готовы. Это и не мудрено. Ведь в академической исторической науке дела обстоят как в армии. В армии старший сержант, как правило, умнее сержанта младшего, старший прапорщик (всегда!) умнее просто прапорщика. Если какой-нибудь “дух” или “слоник” решит показать, что он умнее прапорщика, “дембеля” или простого “деда”, то как минимум многих зубов недосчитается, а может и инвалидом на всю жизнь остаться. В науке тоже со старшим лучше не спорить. Дороже обойдется. Поэтому профессор здесь обычно “умнее” доцента, а доцент “умнее” ассистента. Ум же академика оспаривать и вовсе не следует. Один знакомый кандидат наук сказал мне как-то: “С академиком не больно-то поспоришь”. Вот и не спорили. Хуже всего от этого пришлось самим академикам. Если чемпион мира перестанет тренироваться, а станет каждый день пить пиво, следующий чемпионат он проиграет. Если тяжелоатлет перестанет “качаться”, то его мышцы начнут атрофироваться, один жир останется. Если с ученым уже много лет никто не спорил, если сам он давно забыл, что такое научная дискуссия, если оппонента он привык воспринимать как личного врага, то ученым он быть перестал. Более того, спор с компетентным человеком он неминуемо проиграет. Так и случилось с нашими академиками. Не помогли им даже ссылки на фальсифицированные документы (этим не брезговал академик Анфилов). На помощь призвали было израильского историка Габриэля Городецкого, пустили его во все архивы (даже в архив ГРУ!), снабдили консультантами. Без толку. Написанная Городецким книга “Миф Ледокола” — яркий пример творческой импотенции. Судя по всему, Городецкий даже русский язык не очень хорошо знал. По крайней мере, вместо того чтобы пользоваться драгоценными архивными документами, Городецкий штудировал старые английские и американские монографии (на них, а не на документы он в основном и ссылается). Ничего не опроверг Габриэль Городецкий, только изрядно опозорился: специалист по истории дипломатической, он оказался беспомощен в истории военной. Потом, правда, появилось насколько “антисуворовских” книжек, но все они страдали одним и тем же недостатком: авторы ловили Виктора Суворова на мелочах, на том, что он передергивает факты, на отдельных ошибках и неточностях, но ни опровергнуть его теорию, ни создать собственную “конкурентоспособную” концепцию они не смогли. К тому же, если уж на то пошло, любого из этих критиков можно поймать на схожих ошибках, на передергивании фактов и т.п.
Сергей Беляков – историк и писатель, автор книг “Гумилев сын Гумилева”, “Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя”, “Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой”, лауреат премии “Большая книга”, финалист премий “Национальный бестселлер” и “Ясная Поляна”. Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон, более известный под домашним именем «Мур», родился в Чехии, вырос во Франции, но считал себя русским. Однако в предвоенной Москве одноклассники, приятели, девушки видели в нем – иностранца, парижского мальчика.
Сергей Беляков – историк и литературовед, специалист по биографии и научному наследию Льва Николаевича Гумилева. Около двадцати лет занимается изучением созданной ученым пассионарной теории этногенеза.Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева, узник Норильска и Камышлага, переживший четыре ареста и два лагерных срока, солдат Великой Отечественной, участник штурма Берлина, Лев Николаевич Гумилев – историк с уникальной судьбой и странной, полной тайн и загадок личной жизнью. Гумилев писал в основном о Древнем мире и Средних веках, но созданная им теория лучше других объясняет сегодняшний день и позволяет прогнозировать будущее России и Европы, Китая и мусульманского мира.
Сергей Беляков — историк и литературовед, лауреат премии Большая книга и финалист премии Национальный бестселлер, автор книг «Гумилев сын Гумилева» и «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Весной народов назвали европейскую революцию 1848–1849 гг., но в империи Габсбургов она потерпела поражение. Подлинной Весной народов стала победоносная революция в России. На руинах империи появились национальные государства финнов, поляков, эстонцев, грузин. Украинцы создали даже несколько государств — народную республику, Украинскую державу, советскую Украину… Будущий режиссер Довженко вместе с товарищами-петлюровцами штурмовал восставший завод «Арсенал», на помощь повстанцам спешил русский офицер Михаил Муравьев, чье имя на Украине стало символом зла, украинские социалисты и русские аристократы радостно встречали немецких оккупантов, русский генерал Скоропадский строил украинскую государственность, а русский ученый Вернадский создавал украинскую Академию наук…
Сергей Беляков – историк, литературовед, автор биографии-бестселлера «Гумилев сын Гумилева» (премия «БОЛЬШАЯ КНИГА»).Соединяя дотошность историка с талантом рассказчика, в новой книге «Тень Мазепы» он совершает, казалось бы, невозможное: фундаментальное исследование, основанное на множестве источников, оказывается увлекательнее романа. Здесь гетманы вершат судьбы Войска Запорожского и слышна козацкая речь, здесь оживает в ярких запахах, звуках, красках волшебный мир малороссийской деревни, здесь биографии великих писателей и поэтов – даже Шевченко и Гоголя – лишь часть общей биографии и судьбы… Здесь рождается нация.«Я хотел доказать, что история национализма – это не сборник скучных “идейных” текстов, не история политических партий или движений, не эволюция политических программ.
Итоги исследовательской работы Белякова как историка культуры — главы из его жизнеописания Льва Гумилева, посвященные Гумилеву-юноше в Ленинграде, его взаимоотношениям с матерью и с ее литературным окружением, с однокурсниками (сложным отношениям), а также — работе Гумилева в экспедициях. Главы эти интересны еще и достаточно объемно прописанным образом тридцатых — автор воссоздает картину повседневного быта, описывает идеологический и социо-психологический климат эпохи, стиль отношений в среде творческой интеллигенции; среди персонажей — Ахматова, Пунин, Мандельштам, Эмма Герштейн и многие другие; образы этих людей, ставших уже персонажами историческими, и, соответственно, уже имеющими свою литературную и историческую мифологию, у Белякова как правило не соответствуют клише, утвердившимся в массовом сознании, и в первую очередь это касается фигуры самого Льва Гумилева, личности сложной и достаточно противоречивой.Полностью книга выходит в 2012 году в издательстве «АСТ».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…основная идея и цель комедии г. Загоскина нам очень нравится. Честь и слава художнику, который делает такое благородное употребление из своих дарований; честь и слава художнику, который употребляет свой высокий, данный ему богом талант на осмеяние невежества и эгоизма, на исправление общества! Но еще более ему чести и славы, если эта благородная цель гармонирует с направлением его таланта, если она дружна с его вдохновением, если она есть следствие его привычных дум… только под этим условием невежество устыдится своего изображения; в противном же случае оно не узнает себя в нем и будет над ним же издеваться!..».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».