Партизаны отошли в сторону.
На Голом болтался кожух, опоясанный полупустыми пулеметными лентами; полоскались по ветру замызганные, разодранные на коленях турецкие шаровары, черные руки придерживали спущенный на землю пулемет. Спутанные черные волосы стояли колом, впалые щеки заросли густой щетиной, торчал болезненно заострившийся бледный нос. Казалось, он плохо видит, запавшие глаза щурились, словно их жгло.
На мальчике просторная гимнастерка до колен, драные штаны, но пилотка, наперекор всему, сидела на голове задорно и лихо. Худое детское лицо, маленькие, ввалившиеся голубые глаза; худые руки небрежно придерживали ствол винтовки.
Женщины с флагами даже головы не повернули в сторону партизан, лишь глазами повели. И во второй шеренге — ведь она тоже была при знаменах — женщины только глаза скосили, однако уже сочли возможным поздороваться: «Смерть фашизму!»
Партизаны ответили на приветствие.
В третьей шеренге шагала чернявая веселая женщина с живыми озорными глазами, видимо запевала. Женщина крикнула:
— Стойте, стойте, девушки! Куда пошли? Партизаны на дороге! — и, подталкивая женщин, первая решительно подошла к бойцам. — Как дела, товарищи? — спросила она.
— Хорошо, — ответил мальчик. — А куда это вы идете?
— На собрание. В соседнее село. Туда приехала товарищ из города.
Женщины заговорили все вместе, объясняя, что сегодня, в полдень, в соседнем селе будет большое собрание.
Но чернявая гнула свое:
— А почему у вас такой вид? Где это вы бродили?
— Да на земле есть где побродить, — усмехнулся Голый.
— Здорово вам досталось!
— Бывает и хуже, — сказал мальчик.
— Ой, ноги-то как изранены. И товарищ совсем хворый! Как вы пойдете дальше?.. Понесем их!
— Понесем! Понесем! У кого есть нож? — раздались голоса.
У одной нашелся нож, у другой — перочинный ножик. Десять — пятнадцать женщин бросились в лес, остальные продолжали расспросы. Партизаны рассказывали про бой в горах.
Скоро усилиями многих рук были сплетены носилки, подобные тем, на которых переносили раненых: небольшое сиденье меж палок, сложенных вдвое (одну, потолще, женщинам срубить не удалось). Мальчик и Голый отбивались как могли.
— Нет, нет, не нужно! — кричал Голый. — Я могу еще через десять гор пройти. Не надо!
— Я могу идти! Я совершенно здоров, — защищался мальчик.
Но все было напрасно. Женщины налетели со всех сторон и усадили партизан на сиденья, точно в кресла. Четыре девушки подняли в воздух одного, четыре — другого, еще по четыре встали по сторонам.
И пошли. Запели песню. Впереди знамена, сразу за знаменами — двое партизан, в креслах, словно банкиры, направляющиеся в Бомбей. Ноги их, босые и пропыленные, болтались перед лицами девушек. Оружие они держали на коленях.
Их плавно покачивало. И плыть по воздуху было даже почему-то приятно.
— Дивная родина! — сказал Голый.
— До свиданья в солнечной пыли! — сказал мальчик и закрыл глаза.
