Прелесть пыли - [28]

Мальчик медленно работал челюстями. Он закрыл глаза. Хлеб во рту крошился, слюна не шла.

— Глотка воды нет?

— Есть.

Мальчик взял фляжку.

— Все у нас есть, что только душа пожелает, — сказал Голый.

* * *

Шоссе перешли без осложнений. Дорога оказалась нетрудной и нестрашной, они знавали переходы потяжелей — через железнодорожное полотно, под носом дошлых немецких постов и темными и светлыми ночами. На этот раз ночь выдалась такая, какая требовалась, — не слишком темная и не слишком светлая. Просто досадно было покидать лагерь с пустыми руками. Где-то здесь провизия, оружие, боеприпасы. Но партизаны не рассчитывали на такой оборот дела, не подготовились к нему. Голый все же медлил: не пробраться ли в какую-нибудь палатку, не вытащить ли первую попавшуюся сумку — вдруг там буханка хлеба.

Они и сами удивлялись той легкости, с какой прошли по самой середине лагеря. Несколько раз они замедляли шаг, борясь с искушением раздобыть что-нибудь съестное. Но Голый отлично знал, что у палаток расставлены часовые и лагерь обходят патрули.

— Ладно, — сказал он, — полакомиться не придется. В мгновение ока они взобрались на холм над шоссе.

— А все-таки, — сказал Голый, — меня совсем не радует, что они так и не узнают про нас и проведут остаток ночи, по-прежнему веря, будто партизаны где-то далеко.

И он поднял пулемет.

— Значит, так: видишь вон ту темную массу? Это машины командования. По-моему, там ихний штаб. Ты как считаешь?

— Мне тоже с вершины так казалось.

— Ну, тогда все в порядке.

Голый с минуту прилаживал пулемет, определял расстояние, целился.

— Поднимись-ка на тот пригорочек и подожди там.

Мальчик тихо полез вверх.

Голый все еще примеривался, определяя расстояние до машин, черневших в центре долины, недалеко от одинокого дубка. Небо было ясное. Звезды весело перемигивались, только вот воздух был чуть холодноват! Долина, заслоненная лесом и горным кряжем, темнела, не подавая никаких признаков жизни.

Вдруг Голый заметил, что темная масса, взятая им на прицел, слабо осветилась.

— Должно быть, там сидят офицеры и пьют, а может, в карты играют. А почему бы им и не поиграть в карты? — спросил он сам себя. — Может, они и не хотели идти сюда воевать. Играют в карты. Может, и доброе вино пьют.

Еще раз блеснул свет. Наверное, отворили дверь. Может, кто-нибудь вышел прогуляться, освежиться на ночном ветерке.

Он пристально вглядывался в темноту, пытаясь уловить в ней какое-нибудь движение. Представлял себе, как офицеры сидят за столом, как они курят и пьют вино после сытного ужина.

— Неплохо живут, — пробормотал он. — Однако надо испортить им настроение. Иногда я готов кое о чем забыть. Забыл бы и сейчас, но не имею права. Так-то вот.

И он нажал на спусковой крючок. Пулемет сердито затарахтел. Даже Голый не ожидал от него такой свирепости. Он уже поотвык от норова своего дружка.

Расстреляв патронов тридцать, он взвалил пулемет на плечи и побежал вверх.

Ночь уснула. Тишина сгустилась. Только звенели подбитые железом сапоги Голого.

Мальчик ждал неподалеку.

— Выше, выше. Сейчас они нам ответят.

Они побежали вперед, спотыкаясь в темноте о камни и корни, продираясь сквозь заросли кустов, ударяясь лбом о стволы деревьев.

Сначала дали несколько выстрелов часовые, а немного погодя долину огласила отчаянная пальба. Слышались не только винтовочные выстрелы и пулеметные очереди, но также взрывы ручных гранат, мин и даже орудийные залпы. Нельзя было понять, куда направлен огонь, во всяком случае, до партизан не долетела ни одна пуля.

— Да, — заметил Голый, — не растерялись вояки.

— Точно рыбы на сковородке, — подхватил мальчик. — Пусть жарятся, пусть, — сказал Голый, хотя не совсем понял, о чем думал мальчик.

— Обороняются, обороняются, — сказал мальчик. — Страх глушат.

— Что делают! Тонны две боеприпасов просадят. Они убедились, что огонь направлен не на них, и пошли медленнее, тщательно выбирая путь во мраке ночи.

А огонь в долине бушевал все сильнее. Вспыхивали от взрывов окрестные горы. Особенно усердствовали пулеметы. Они торжествующе стучали, словно косили живую силу противника. Пулеметчики были явно довольны. Разрывы мин разносились мощными, гулкими, беспорядочными аккордами.

— Небольшой стратегический маневр, — сказал Голый. — Неплохо вышло, — добавил он удовлетворенно. — Завтра шум и расход боеприпасов они обоснуют дивными словами; «Массированные силы партизан в составе трех бригад атаковали части нашей дивизии «Виттория», стоящие лагерем в селе Црндак в такой-то и такой-то долине. Благодаря исключительной находчивости полковника Мерла наши части в едином порыве ответили сильным огнем и принудили противника к паническому бегству. Неприятель бежал, понеся большой ущерб в живой силе. Наши потери: один убитый и двое раненых».

Голый воодушевился. Забыл об усталости и голоде.

Мальчику не хотелось разговаривать. Он был болен и ждал только момента, когда товарищ наконец доберется до мысли об отдыхе. Он даже верил, что тот может вытащить из кармана кожуха что-нибудь съестное. Но эта надежда едва теплилась.

Еще целый час в долине продолжалась отчаянная пальба. И, видимо, она подгоняла Голого, не позволяла ему останавливаться. Ему казалось, что, шагая, он подогревает эту стрельбу. В конце концов пулеметы замолкли, после чего раздалось лишь несколько взрывов тяжелых мин.