Прекрасный хаос - [12]

Когда идея о приходе домой наполнила ее таким страхом? Была ли это оборотная сторона того, что ты с Доктором? Нормальность теперь была чуждой?

— У меня есть кое-что тебе сказать, дорогая, — сказал дедушка, — я считаю, что это тебя подбодрит. Надеюсь, что подбодрит.

Наконец-то хорошие новости. Донна улыбнулась. — Ну, давай. Выкладывай.

Ее дедушка открыл рот, чтобы заговорить, но Сильвия выбрала этот момент для того, чтобы войти в гостиную и плюхнуться на диван рядом с ним.

— Ну, и где ты была, Донна Ноубл?

Донна открыла рот, чтобы ответить, но ее дедушка был первым.

— Она ездила на лошадях, Сильв. В Дубае.

— В Дубае? Как ты, черт возьми, позволила себе Дубай? — вздохнула Сильвия. — О, глупая я, Доктор тебя отвез, да?

Донна кивнула. — Да. Он заплатил за это и все такое. Я чуть было не вышла замуж за богатого нефтяного шейха и жила в его гареме, но знаешь, что? Я подумала, что важнее быть сегодня здесь. С вами двумя.

— Ну, это мило, я уверена, — сказала Сильвия. — Возможно, если болтание с богатым и знаменитым из ОПЕК не было слишком требовательным, ты бы могла сделать всем нам по чашке чая?

— Конечно.

Донна встала, но недостаточно быстро, чтобы остановить Сильвию от того, чтобы вставить еще одну насмешку.

— Ты помнишь, где чай в пакетиках? А чайник?

Настало время выяснить все.

— Что я сделала, мам? Я имею в виду, правда, где не получилось? Все, что ты мне всегда говорила — выходить, делать разные вещи, получить работу, любить свою жизнь. И я это делаю. И это все еще недостаточно хорошо, не так ли? — она снова села. — Я все еще недостаточно хороша, ведь правда? А папа был так же во мне разочарован, как ты?

— Не смей так говорить о своем отце, — крикнула Сильвия, гораздо громче, чем было необходимо.

— Послушайте, послушайте… — начал Уилф, но Сильвия резко утихомирила его.

— Нет, нет, у этой временной женщины с необоснованными претензиями мало правды-матки, — Сильвия наклонилась вперед, ударяя в влздух своим пальцем. — Твой дедушка и я очень обеспокоены, ты это знаешь? Ты неожиданно уходишь, едва сказав слово, появляешься очень редко, когда тебя это устраивает, и снова уходишь. Я не знаю, жива ты или мертва. Я не знаю, каждый раз, когда звонит телефон, ты ли это, говорящая мне, что ты в Тимбукту, или это звонок в дверь, и это — полиция, говорящая, что тебя, бледную, нашли в Темзе! Тебе приходит письмо, а я кладу его на каминную полку, надеясь, что это почему-то значит, что ты скорее придешь домой. Но после пары недель я просто бросаю его на твою кровать, потому что это не срабатывает. Не приносит тебя домой. С тех пор, как ты встретила того Доктора, ты стала другим человеком.

Донна уставилась на свою маму в немом шоке. Откуда все это взялось?

— Почему, черт возьми, ты считаешь, что я мертва? Это безумие.

— Это не безумие, это не неоправданно. Это то, о чем я думаю. Каждый день, если я не получаю известия от тебя, я думаю об этом все больше. Может, если бы ты была матерью, может быть, если бы у тебя были дети, глупые, эгоистичные, легкомысленные дети, ты бы поняла.

Теперь Сильвия дрожала.

Донна была в ужасе. Она как-то, сама того не желая, не зная толком, почему, она заставила свою маму плакать! По стольким неправильным причинам! Как будто были правильные… Ты не должен заставлять свою маму плакать…

— Я не умру, мам! Никакой полицейский не позвонит в дверь и не скажет, что я умерла.

— Почему нет? — Сильвия сейчас почти кричала, не зло, но по ее щекам текли слезы — нет, они падали с ее лица, словно мокрые лемминги. — Почему нет? Это случилось, когда умер твой папа!

Внезапная тишина была мучительно ужасной.

Донна прошла через комнату, обняв свою рыдающую мать, держа ее, крепко сжимая, бормоча извинения и успокаивающие слова, говоря, что все хорошо, что она здесь.

Но одна мысль пробежала у нее в голове. Завтра она снова уйдет. С Доктором. Потому что она этого хотела.

Но имела ли она право? Действительно ли она заработала право снова уйти, если это было то, что думала ее мама?

Все это время она и Сильвия боролись, спорили, вопили. Подростком (и, честно говоря, большую часть ее испорченного двадцатилетия) Донна все объясняла тем, что «это моя мама». Но Донна не была теперь тем человеком, она видела, что ее овдовевшая мама, спустя год, нуждалась в своей дочери больше, чем когда-либо.

И Донна теперь тоже плакала.

Плакала из-за боли своей мамы, потери папы, памяти о том звонке в дверь. О полицейском, стоящем там.

— Он должен был умереть здесь, у меня на руках, со своей семьей, — говорила Сильвия, — а не на чертовой автозаправке. Один.

И в этот момент, с выбором времени, для которого были придуманы слова «безупречный» и «неудобный», зазвонил дверной звонок.

Уилф без слов пошел открывать, и Донна услышала, как он говорил «Ах, неподходящее время». Донна, не слыша ответа, знала, кто был на пороге.

Знала и Сильвия.

Она посмотрела красными слезящимися глазами на дочку.

И в первый раз, насколько Донна помнила, Сильвия Ноубл погладила лицо Донны, с нежной лаской чистой материнской любви.

— Я поставлю чайник.

Затем она крикнула:

— Входи, Доктор.

Минутой позже в дверь гостиной заглянуло лицо Доктора, умные очки на месте, волосы еще более всклокоченные, чем обычно.