Прекрасный человек - [14]

- Ну, разумеется.

И с новым спутником они отправились далее.

В этот раз господин Зет-Зет показался Владимиру Матвеичу немного странным: он не нашел в нем той литературной самоуверенности, которая проявлялась в каждом слове, в каждом движении его на бале у Николая Петровича. Впрочем, лишь только они пришли в трактир и лишь только г. Зет-Зет снял с себя фиолетовый сюртук, то сделался гораздо развязнее и тотчас же заговорил о том, что он пишет нравоописательную статейку под заглавием: "Чувствительное путешествие по

Невскому проспекту, или От сотворения мира и до наших времен люди не изменились".

В четыре часа собралось все общество; в этом обществе были два новых лица для

Владимира Матвеича: один молодой литератор, полный и чрезвычайно красивой наружности, говоривший горячо, с жаром, и размахивавший руками… Он принадлежал не к той партии, в которой находился Зет-Зет, и потому они обошлись между собой довольно холодно. Новоприбывший литератор смотрел даже на Зет-Зета с некоторой иронией, потому что занимался высшим родом литературы. Другое новое лицо для

Владимира Матвеича было существо низенького роста с черными маслянистыми глазами, с щеками малинового цвета и с бриллиантовым перстнем на пальце - существо довольно загадочное. Оно служило в каком-то департаменте, "в должность ходило" редко и получало только 450 рублей жалованья в год; в формулярном списке его не значилось за ним никакого состояния; но это существо нанимало квартиру в

2500 р., меблированную превосходно, с канделябрами, зеркалами и бронзами, имело двух рысаков, круглые дрожки и карету.

- Кто этот господин? - спросил Владимир Матвеич на ухо у своего товарища, указывая на человека с малиновыми щеками, стоявшего к ним спиною.

- Это - Шнейд, любезный друг, славный малый: ростовщик, он берет по 50, по 60 процентов, иногда капитал на капитал, да еще с залогом. В Петербурге, говорят, процентщикам раздолье. Он из жидов, а ты знаешь, что жиды и армяне любят денежки… Он мне иногда дает взаймы, но с меня берет только 20 процентов, по знакомству; он был обязан многим моему отцу. Я и вчера еще занял у него 500 рублей.

"По 20, по 50, по 60 процентов!.. - подумал Владимир Матвеич, - стало быть, надобно только иметь небольшой капиталец…"

Стол был накрыт в особой комнате. Чиновник военного министерства и инженерный офицер, ранее всех явившиеся в трактир, успели уже перед обедом надымить всю комнату: они затянулись раз шесть или семь.

В половине обеда Владимир Матвеич познакомился и с литератором красивой наружности, и с ростовщиком. Литератор красивой наружности и Зет-Зет все кричали, спорили и пили.

- Водевиль, что такое? игрушка, шалость, - говорил литератор красивой наружности, прихлебывая портер и обращаясь к Зет-Зету и к Владимиру Матвеичу с улыбкою, - водевиль - острота, каламбур, пена шампанского, литературные брызги. В водевиле только куплеты; тут не требуется ни характеров, ни ситуаций, словом, никакой обдуманности, вовсе не нужно этого, как говорит Кукольник…

- Позвольте! - перебил его Зет-Зет, немного обидясь, - водевиль водевилю рознь. Я не спорю: есть водевили, и по большей части, пустые, вздорные, но могут быть и такие, что…

- Согласитесь в одном: ведь в водевиле осмеивают только современные нравы, по большей части нападают на бедных чиновников, и я не понимаю за что… В этом предмете нет никакой поэзии…

- Ах! я вам скажу, - воскликнул вдруг товарищ Владимира Матвеича, глядя на

Зет-Зета, - у нас есть два чиновника в нашем отделении, то есть просто смех; вот бы вам описать их.

- Шампанского! - закричал угощавший, обращаясь к Зет-Зету, - за успех твоего

"Теньера".

- Ах жаль, что нет здесь Кукольника, - сказал повествователь, - вот душа-то холостых сходок. С ним выпьешь всегда втрое больше. Да полноте, господа, перестанемте говорить об литературе, черт с ней! она нам и без того надоела; поговоримте лучше о чем-нибудь поумнее.

Владимир Матвеич захохотал: так ему показалось мило и остроумно последнее замечание. В другое время он не решился бы, может быть, и улыбнуться, по чувству приличия, но в эту минуту он был в таком невообразимо приятном состоянии, ему было и легко, и вольно, и тепло, и весело; никогда еще он не ощущал ничего подобного. Девица Рожкова опять предстала его разыгравшемуся воображению - и еще в каком-то идеальном свете, а шампанское при свете ламп пенилось и звездилось в его бокале… голова его немножко начинала кружиться…

- Бутылку шампанского! - закричал он.

- Вот это умная речь! - заметил повествователь. Водевилист насмешливо улыбнулся.

Уж кутить, так кутить. Я женюсь, так и быть… - запел чиновник военного министерства хриплым голосом.

- Жукова! - закричал инженерный офицер и крякнул, выпив залпом бокал; потом, когда трубка была принесена, затянулся и выпустил изо рта страшное облако дыма.

Бутылка за бутылкой откупоривались; ростовщик задремал; Владимир Матвеич, шевеля губами, рассчитывал, на сколько выпито шампанского, и никак не мог рассчитать, потому что цифры у него перепутывались в голове…

Был час десятый.

- Не поехать ли туда, господа? - закричал угощающий, - как вы думаете?..