– Ты что думаешь, их не так уж много, – сказала она.Джинии. – Кто действительно работает, тот не ходит по кафе.
В конечном счете, Амелия знала больше официантов, чем завсегдатаев кафе, по и с ее знакомыми Джиния, хоть и смеялась их шуткам, избегала излишней фамильярности.
Одного из них, волосатого молодого человека в белом галстуке, с черными как уголь глазами, который часто подсаживался к Амелии и в первый раз поздоровался с Джинией, даже не поглядев на нее, звали Родригес. Он и в самом деле был не похож на итальянца и говорил так, как будто у него першило в горле, а Амелия обращалась с ним как с мальчишкой, не стесняясь говорить ему, что, если бы он каждый день откладывал лиру-другую, вместо того чтобы тратить их в кафе, недели через две у него было бы, чем заплатить натурщице. Джинию забавляли эти нотации, но Родригес не смущался и продолжал, покашливая, называть Амелию красивой женщиной и капризной девочкой. Она смеялась, а когда он ей надоедал, прогоняла его. Тогда Родригес пересаживался за другой столик, вытаскивал карандаш и начинал рисовать, искоса поглядывая на них.
– Не обращай на него внимания, – говорила Амелия. – Много чести.
Мало-помалу и Джиния привыкла держать себя так, как будто не замечает его.
Однажды вечером они вышли из кафе и пошли куда глаза глядят, без всякой цели. Они немного погуляли, но потом пошел дождь, и они укрылись в подворотне. Было холодно, особенно теперь, когда они стояли на месте в мокрых чулках. Амелия сказала:
– Хочешь, зайдем к Гвидо, если он дома?
– Кто этот Гвидо?
Амелия высунула нос из подворотни и, задрав голову, посмотрела на окна противоположного дома.
– У него горит свет. Зайдем, переждем дождь.
Они взобрались на седьмой этаж, а может, и выше, под самый чердак. Амелия остановилась, тяжело дыша, и сказала:
– Ты боишься?
– Чего мне бояться? – сказала Джиния. – Ведь ты его знаешь?
Стуча в дверь, они услышали, как в комнате смеются, и этот тихий неприятный смех напомнил Джинии Родригеса. Послышались шаги, дверь открылась, но никто не вышел им навстречу.
– Разрешите, – сказала Амелия, входя.
В комнате действительно был Родригес – он лежал на тахте, привалившись к стене, освещенный резким светом. Но был там и другой – светловолосый солдат без куртки, в запачканных грязью ботинках и военных брюках, который стоял и, смеясь, смотрел на них. Джиния заморгала – глазам было больно от этого света, похожего на ацетиленовый. Три стены комнаты были увешаны картинами, всю четвертую занимало окно. Амелия полушутя сказала Родригесу:
– Да вы прямо вездесущий.
Он приветственно помахал ей рукой и сказал:
– Вторую зовут Джиния, Гвидо.
Тогда солдат протянул руку и ей, бесцеремонно разглядывая ее, и улыбаясь.
Джиния поняла, что надо держаться непринужденно, и стала поверх голов Амелии и Гвидо рассматривать картины на стенах. Это были все больше пейзажи с деревьями и горами, а кое-где попадались и портреты. Но лампочка без абажура, подвешенная к потолку, как в недостроенных домах, не столько светила, сколько слепила глаза. Джиния успела заметить, что тут не было столько занавесей, как у Бородача, а была только одна красная портьера в глубине комнаты, и догадалась, что там другая комната.
Гвидо спросил, не хотят ли они выпить. На большом столе посреди комнаты стояли бутылка и стаканы.
– Мы пришли погреться, – сказала Амелия. – Мы промочили ноги и продрогли до костей.
Гвидо налил всем вина – вино было красное, – и Амелия передала стакан Родригесу, который поднялся и сел. Когда они выпили, Амелия сказала ему:
– Пусть Гвидо извинит меня, но теперь вам придется встать и уступить мне место, я хочу согреть ноги. Спальные места – для женщин. Иди и ты сюда, Джиния.
Но Джиния отказалась, сказав, что уже согрелась от вина, и села на стул. Тогда Амелия скинула туфли, сняла кофту и забралась под одеяло. Родригес остался сидеть возле нее на краешке тахты.
– Вы можете разговаривать. Мне мешает только свет, – сказала Амелия и, протянув руку к выключателю, повернула его. – Теперь все в порядке. Дайте мне сигарету.
К ужасу Джинии, комната погрузилась в темноту. Но она заметила, что Гвидо подошел к тахте, услышала, как чиркнула спичка, и увидела два лица, освещенные язычком пламени, и тени, плясавшие на стене. Потом опять стало темно, и с минуту никто не подавал голоса. Слышно было только, как в окна барабанит дождь.
Кто-то произнес несколько слов, но Джиния еще не пришла в себя и не вникла в их смысл. Она заметила, что Гвидо тоже курит, спокойно прохаживаясь в темноте. Она видела огонек сигареты и слышала его шаги. Потом она поняла, что Амелия и Родригес опять повздорили. Мало-помалу она привыкла к темноте, начала различать фигуры остальных, стол и даже кое-какие картины на стене и только тогда немного успокоилась. Амелия разговаривала с Гвидо – вспоминала, как однажды, больная, она спала на этой самой тахте.
– Но тогда у тебя не было компаньона. На что он тебе? Может, ты его раздеваешь и заставляешь позировать?
Все было так странно, что Джиния сказала:
– У меня такое чувство, будто я в кино.
– Но здесь не надо платить за билет, – сказал Родригес из своего угла.
