Прекрасное далеко - [13]

Кроме изучения языков, в которых иногда Катя находила общие слова, девочка внимательно разглядывала новых родителей, запоминая их черты лица. Мама действительно была немного похожа на ее маму, но вот была явно моложе, да и волосы другого цвета. У той каштановые – здесь же мама имела светлую, почти белую шевелюру. И при этом не крашеную – корни волос тоже светлые. Длинные пряди она после расчесывания собирала в пучок и они хвостом спускались почти до лопаток. Один раз она, дурачась, навертела резинок и сделала хвост так, чтобы он торчал вверх. Отец немедленно ее отругал – его интонации звучали резко и в то же время в них слышался страх. После чего мама такие эксперименты больше не делала – она сама испугалась слов отца и вскоре изменила стрижку под карэ. Судя по недовольной физиономии папы тому явно не понравилось, но он не стал снова ругать жену. Пусть лучше ходит так, чем с хвостом волос, торчащим вверх. В чем там была причина, Катя не знала, но поставила себе зарубку в памяти выяснить, когда научится говорить. Все же интересно. Может быть табу?

Что касается отца, то он овалом лица был похож на ее папу, но при этом имел длинный нос, небольшой рот и выдающиеся скулы. Нос не как у Буратины, конечно, но и не совсем маленький. Глубоко посаженные глаза с черными зрачками смотрели на мир настороженно, тщательно его изучая. Это потом, когда Катя добралась до зеркала, она поняла в кого пошла лицом – почти точная копия папы. А вот глаза – мамины. Цвета небесной синевы. Такой яркий цвет она на земле не встречала, а здесь – пожалуйста. Да и волосы у девочки тоже оказались платиновыми, этакая жгучая блондинка. Длинный нос, четко очерченные скулы и узкая челюсть – подарок отца. Ее внешность со старой никак не была связана, да, при желании можно было найти что-то общее, но в целом – совершенно другой человек. Кто-то очень давно сказал, что все люди – братья и сестры. Вот доказательство, стоит перед зеркалом.

К родителям иногда приходили гости – высокий широкоплечий мужик, имеющий на голове кибернетический имплант, не такой «изящный» как у тех страшилищ, что щупали ее в роддоме и вместе с ним приятная симпатичная женщина, чуть постарше мамы. Дядю звали Грегом, а его жену, как поняла из разговоров Катя – Кларой. Вообще ее память оказалась удивительным хранилищем информации – девочка очень быстро запоминала и при этом легко могла «воспроизвести сохраненные на винчестере образы». Конечно, не точно с датой и временем, но более близко к этому. И изучение языка у нее в принципе не заняло много времени – к году у девочки образовался серьезный словарный запас. Родители предпочитали говорить на своем диалекте, тогда как радио трендело на готике. Именно это слово произнес отец, указывая на «транзистор», когда Катя ручонками тянулась к нему. Это она сама придумала такую игру, начало которой положила мама. Она указывала на предмет и произносила слово четко по слогам. А потом и сама Катя начала тыкать во все ручкой и тянуть: «Ыыы?». С этим ее «изобретением» изучение языка пошло быстрее благодаря понятливой маме и феноменальной памяти. Так что слово «фокхс» она перевела как радио, ведь в английском это «голос», если исключить ошибки в произношений. В готике было много английских слов, но также попадались немецкие и – о чудо – русские. Правда, произнесенные с таким жутким акцентом и так страшно перевранные, что узнать их удалось с трудом. Ну и всякой китайщины тоже хватало. Наверное, на Земле наступил всеобщий мир и ликование, раз люди изобрели для себя общий язык, включив в него словообразования из самых основных. Это потом, когда Катя стала старше, то есть ближе к двум годам и прилично освоив языковые фонемы, стала догадываться, что что-то в этом государстве нечисто. Радио то и дело болтало о мерзких ксеносах, воспевало псалмы Богу-Императору и всячески старалось предупредить граждан о нечестивцах и возможной ереси Хаоса, которую они несли. А также рассказывало о мятежных культах, какой-то нечисти, демонах и прочей ерунде, в которую верят попы и их прихожане. Похоже, что светлое будущее обернулось для человечества мрачным средневековьем – изредка радио поминало Святую Инквизицию и каких-то воинствующих сестер, а это уже ни в какие рамки не лезло. Но пока Катя спросить у отца и матери ничего не могла – язык еще плохо шевелился во рту, хотя она пыталась произносить слова. Однако зубов маловато – всего два и остальные не торопятся вылезать. Иногда совладать с зудом и той болью, когда зубик разрывал десну Катя не могла и приходилось выть и плакать. Мама все понимала, но давать ребенку обезболивающее не спешила, просто качая и утешая дочурку. Наверное в этом мире лекарства реально убойные, раз ими младенцев не пичкают.

К слову, мать работала медсестрой в поликлинике и помогала врачу принимать детей. Вот откуда ее профессиональные навыки по обращению с грудничками и вообще детьми. Она даже Катю несколько раз таскала на работу – похоже что здесь декретный отпуск не длился три года – максимум месяцев девять или же меньше. Как только ребенок начнет активно ползать и вставать на ножки, а также питаться не только материнским молоком, то его сразу же определяли в ясли. Но с Катей родители пока не спешили. Они так распределили свои смены, договорившись на работе, что младенец почти никогда не оставался дома один. А бабушку с дедушкой Катя не видела – то ли их не было и они уже умерли, то ли просто жили далеко и не могли приехать в гости. А ютиться вчетвером в маленькой комнатке это то еще удовольствие.