Прекрасная свинарка - [5]

Однако, кроме котлет-«гамбургеров», Виктор предложил нам с мамой еще кое-что. Говорят, от Хельсинки до Литвы рукой подать, а поскольку родственники моей матери и моего отца живут в Каунасе, мы сможем, когда угодно, навещать их. Позднее, правда, выяснилось, что Виктор никогда не бывал в Хельсинки и не имел ни малейшего понятия о расстояниях между географическими пунктами. Просто он вообразил, что путь от Хельсинки до Каунаса примерно такой же длины, как от его родного местечка Туулоса до губернского центра Хямеенлинна.

Кормление «гамбургерами» жителей Хельсинки было для Виктора джокером, с помощью которого он надеялся выиграть будущее. Литва явилась тузом, которым он окончательно добил мою мать. Но, помимо этих, у него нашлись еще хорошие карты, чтобы разыграть в покер и мое будущее. Мать стала подыгрывать ему. Однажды вечером, когда мы с нею были одни, она так сыграла картами Виктора.

— Дорогая Минночка. Тебе уже исполнилось семнадцать лет, и с тобой можно говорить, как со взрослой девушкой. Поедем в Финляндию, тебя там ожидает прекрасное будущее. Финские мужчины обожают иностранок, так же как финские женщины сходят с ума по иностранцам. В Финляндии у тебя будут все возможности хорошо выйти замуж. Я имею в виду — ты сможешь заполучить богатого мужа.

— Но я же не могу бросить учебу.

— Доучишься в Финляндии.

— А разве там есть высшие школы?

— Виктор полагает, что есть.

— Но я даже финского языка не знаю по-настоящему.

— Говорят, его и сами финны не знают. Они разговаривают по-шведски и еще на каких-то диалектах.

Возникла долгая пауза. Очень трудно было понять, зачем я должна ехать на поиски мужа в бедную, несчастную страну, из которой все бегут в богатую Америку. Виктор столько рассказывал об отсталой и убогой жизни в Финляндии (даже котлеты для них диковина!), что я уже ясно видела перед собой деревянные ложки, кадку с толокном и пару лаптей. Как часто он говорил, что «на старой родине» мытье посуды не составляет никакой проблемы для хозяек, ибо семьи живут испокон веков и поныне, питаясь «из руки — да в рот».

Мама посмотрела мне в глаза и упустила хороший случай промолчать.

— Ну вот что, Минна. Ответь же мне прямо, поедешь ты с Виктором и со мною? Как Виктор сказал, ты ведь сможешь вернуться обратно, если тебе в Финляндии не понравится.

— Я уже заранее знаю, что мне там не понравится. Там и самим-то финнам жить невмоготу: разбегаются кто куда и начинают ругать свою родину, как только перейдут через ее границу.

Мать молчала, и разговор на сей раз этим окончился. Но недели через две она снова получила возможность вернуться к наболевшей теме. В одной женской газете был помещен гороскоп на следующий месяц. (Я верила в гороскопы, и моя вера еще более укрепилась несколько лет спустя, когда мне в руки попался учебник астрологии, написанный известным финским генералом.) Мама с большой готовностью прочла мне вслух газетный гороскоп. Хотя я, как рассудительная девушка, знала, что приятная внешность и прежде всего красивые ножки лучше всех гороскопов говорят о моем блестящем будущем, я все же отнеслась с большим уважением к Дельфийскому оракулу Миннесоты, рекомендовавшему мне ехать за границу.

Третьего июня 1922 года мы с мамой и отчимом прибыли в Хельсинки. Сняли маленькую квартиру на Хаканиеми и начали новую жизнь. Виктор почерпнул главнейшие инструкции из своего кошелька, открыл маленькую столовую возле рынка и организовал обслуживание клиентов в стиле «великого Запада». Через месяц, однако, ему пришлось изменить стиль: никто не интересовался его котлетами и жареной картошкой. Финны, оказывается, привыкли к хорошей пище. Мечта Виктора разбогатеть на котлетах была точно прекрасная песнь, которая всегда имеет начало и конец. Он сделался пессимистом и мог держаться на ногах, лишь когда мама поддерживала его. Временами им овладевала такая глубокая печаль, что только господь бог имел возможность помочь ему. По счастью, церковь Каллио находилась почти рядом, а на пристающих к берегу яликах можно было купить эстонский (контрабандный) спирт.

Глава вторая ГОРОСКОП

Я не уверена, можно ли в мемуарах перескочить сразу через целое десятилетие. В романе можно. Во всяком случае, я хочу сейчас перенестись в 1932 год, когда Виктор расквитался с жизнью, окончив свое земное существование, а мама уехала в Америку искать нового мужа.

Чтобы уберечься от подозрений читателя (кое-кто ведь может подумать, что я отравила отчима, которого так и не научилась любить, а мать бросила на произвол судьбы, как поступают многие), хочу лишь вкратце упомянуть о событиях этих десяти лет. Если бы я была писателем или пишущим за построчную плату газетчиком, я, естественно, могла бы очень долго болтать о том, как моя мать и Виктор открыли собственную столовую, которая называлась «Нью-Америка», и как мама работала на кухне с утра до ночи, пока Виктор занимал посетителей разговорами или разгуливал по базару; как в браке на смену иллюзиям приходили испытания, и муж превращался в домашнее животное своей жены; как Виктор заводил дружбу с алкоголем, пока не стал в конце концов типичным запойным пьяницей, способным поглощать любую отраву, лишь бы она была в жидком виде, и как я была счастлива, когда в один прекрасный день Виктора нашли мертвым на берегу Хаканиеми. Он напился политуры и услыхал зов вечности — на семьдесят пятом году жизни, за один день до отмены сухого закона.