Прекрасная Джоан - [47]

В Акре Гвидо поселился в собственных апартаментах; окруженный союзниками-пизанцами, он зажил на широкую ногу, называя себя королем Гвидо Иерусалимским. Подозреваю, что частыми приглашениями на обед мы были обязаны нашим титулам. Присутствие за его столом двух королев служило доказательством того, что его поддерживает Львиное Сердце и его сторонники.

В Акре мы узнали много неприятного о поведении части наших крестоносцев. Раздосадованные приказом отступить, они покидали армию и на зиму отправлялись в Яффу, Тир и сюда, в Акру. К моему изумлению, большинство из них были французами, хотя мне было доподлинно известно, что именно их вожди предложили отступать. Но к тому времени я уже оставила надежду понять французов, хотя и сама наполовину француженка.

Рассказы об их оргиях потрясли нас. По словам Ричарда де Темпло, «они предавались разврату, распевали песни и пировали со шлюхами. Они щедро одаривали танцовщиц, а роскошь их собственных костюмов повергала в изумление… Они потрясали кубками, а не мечами, а ночи проводили в пьянстве и распутстве». И это в то время, когда их товарищи мерзли в Аскалоне, отстраивая городские укрепления окоченевшими, окровавленными руками! Поскольку своей гавани в Аскалоне не было, многие голодали…

Весной мы узнали, что возобновилась старая вражда между Гвидо и Конрадом Монферратским.

В письме Ричард сообщил, что собирается встретиться с Конрадом в замке между Акрой и Тиром, чтобы попытаться примирить враждующие стороны. Он обещал на обратном пути навестить нас.

Пока мы ждали его, Гвидо сообщил еще более удивительную весть: к крепости приближается герцог Бургундский, а с ним – и все французское войско!

– Что нам делать? – в страхе восклицал Гвидо.

– Но почему они оставили Аскалон?

– О, деньги, деньги! Солдаты отказались воевать и работать, пока им не заплатят, а ваш брат больше не дает денег Бургундцу. Я его не виню, но что делать мне?

Я постаралась, как могла, успокоить его. В это время слуга впустил к нам еще одного глашатая Гвидо.

– Я только что из Тира, ваше величество, – сказал он. – Конрад Монферратский отплыл в Акру. Мы считаем, что он намеревается примкнуть к герцогу Бургундскому.

С этой минуты в Акре воцарились паника и суматоха; Гвидо, который не собирался впускать в город ни французов, ни Конрада, приготовился к обороне.

Ворота забаррикадировали; на стенах, установили баллисты; и дорогу, и гавань охраняли днем и ночью. Нас попросили оставаться в наших апартаментах. Мы с Беренгарией старались успокоить дам, однако это было непросто, потому что Гвидо постоянно приносил нам дурные вести. Однажды он сообщил, что французы подошли к городским воротам и один из наших лучников убил лошадь под герцогом Бургундским. У Бургинь и леди Марии началась истерика. Я в тысячный раз пожалела, что Рик не оставил дочь Исаака Комнина на Кипре!

– Конрад вошел в гавань, – сообщил нам Гвидо. – Он попытается высадиться на берег. Мы будем защищаться до последнего, но здесь должен быть Ричард, а не я! – Он дрожал, и я невольно согласилась с ним. Да, Ричарду следует быть здесь; Гвидо не тот человек, который способен выдержать двойной натиск.

– Пошлите за ним, – предложила я. – Он, должно быть, сейчас едет из Аскалона.

– Я уже послал к королю Англии трех лазутчиков! – визгливо ответил Гвидо. – Но им, наверное, не удалось проскользнуть мимо французов.

Нам оставалось только ждать. Когда корабли Конрада подходили близко к берегу, люди Гвидо обстреливали их из баллист. Хотя они ни разу не попали в цель, все же на три дня задержали высадку.

Вечером третьего дня послышались крики:

– Львиное Сердце! Львиное Сердце!

Мы не знали, что делать. Выйти навстречу или оставаться во дворце?

Мы так ни на что и не решились, когда сам Ричард въехал под своды дворца и, спешившись, поцеловал вначале Беренгарию, а потом меня. Осведомившись о нашем здоровье, он извинился за спешку и пообещал вернуться позже.

– Вы уже знаете, что так называемые союзники доставляют мне больше хлопот, чем враги, – сказал он. – Посланец Гвидо застал меня в Кесарии, и я весь день провел в седле. Молитесь, чтобы мне хватило терпения и сил…

Прошло несколько дней, а он не возвращался; но, поскольку мы уже привыкли к его внезапным отъездам и приездам и к тому, что он редко разделял ложе с Беренгарией, мы не волновались. И даже Бургинь молчала – возможно, потому, что ее муж также не появлялся всю зиму. Втайне я радовалась этому; разумеется, я не собиралась жалеть Бургинь. Я знала, что их брак – ее рук дело. Я не позволяла себе жалеть Раймонда, понимая, что не должна думать о нем.

Кого мне действительно было жаль, так это молодого Балдуина. Брат поведал мне, что юноша все еще страдает по Бургинь.

– Если бы он провел с нами зиму, он бы радовался, что освободился от нее, – язвительно отвечала я. – Сколько нам пришлось вытерпеть! Какой счастливый день настанет для нас с Беренгарией, когда мы распрощаемся с этой особой навсегда!

– Боюсь, Джоан, – со вздохом отвечал брат, – что этот день не за горами. Я сделал все возможное, чтобы покончить с распрей, приведшей меня сюда, но все идет не так, как надо. Конрад открыто отказывается возвращаться в Аскалон и участвовать в Крестовом походе. В результате я вынужден был объявить остальным, что в случае отказа Конрад должен откупиться доходами, полученными в Тире. В ответ он пригрозил собрать в Тире бургундцев и всех французов – как тех, кто сбежал сюда, в Акру, так и тех немногих, кто еще хранит нам верность. Как можем мы без них восстановить крепость Аскалон и идти на Иерусалим? И как нам продолжать Крестовый поход, если друзья ссорятся друг с другом и со мной? Я попытаюсь помирить их, когда вернусь в Аскалон… если все еще не разбежались оттуда. Кроме того, я еще веду переговоры с Саладином, пытаюсь заключить договор, который устроит обе стороны!