Прекрасная дикарка - [32]

И плевать, что у нас нет ни документов, ни денег, главное – нас отпускают!

Там, на горе Тимуку, я, если честно, не поверила обещанию Лхары, решила, что она просто хочет успокоить Нику и Ежика. Тем более что остальные индиго отреагировали довольно нервно на слова девушки. Меня и сына вежливо, но настойчиво выпроводили с террасы, и до вечера мы Нику не видели.

Это были, скажу честно, не самые лучшие часы в моей жизни. Я с упорством маньяка топила отчаянно сопротивлявшуюся надежду, снова и снова убеждая себя, что ничего не изменится, нас не отпустят, это обсуждалось уже не раз, люди не хотят рисковать, самим отсюда не выбраться, и вообще…

– Анхен! – удивленный возглас Петера надувным молотом врезал мне по затылку – не больно, но ошарашивает. – Ты зачем тапку в суп кладешь? Михар вчера принес отличную утку, мне кажется, она гораздо питательнее, чем стоптанный шлепанец.

– Тапку? – я недоверчиво заглянула в кастрюлю. – М-да. Это я решила израильскую кухню усовершенствовать, новый рецепт апробирую.

– А при чем тут израильская кухня?

– Да вот вспомнился вычитанный когда-то в одной из газет замечательный рецептик. Значит, так. Отвариваешь вкрутую яйца, чистишь их, режешь кружочками, потом бросаешь кружочки в кипящую подсоленную воду, перемешиваешь и – вуаля! Супец готов! Расточительные особы могут заправить сие изысканное блюдо сметаной, а конченые транжиры – использовать вместо воды наваристый бульончик из-под яиц.

– Впечатляет, – рыжий помешал ложкой варево из тапки и грустно вздохнул. – Анхен, но ведь уточка же!

– Слишком жирная! – проворчала я. – Надо печень беречь.

– Не пытайся сбить меня с толку, – Петер отложил ложку и с решительным видом устроился за столом. – Я слишком хорошо тебя знаю. Говори – что произошло?

– Ничего. Что может произойти в нашем захолустье, когда мир и покой охраняют Всемогущие? – Да, сама себе не верю, но ведь и Петер не Станиславский.

– Анхен! Я что, так похож на дурака?

– Не знаю, – пожала плечами я, вытаскивая из кастрюли отварную тапку. – Ты мне сам говорил, что похож на отца, а с ним я познакомиться не успела, поэтому не рискну ничего утверждать насчет его умственных способностей…

– Слушай, – обычно спокойный и уравновешенный приятель начинал злиться, – что происходит? Сначала ко мне прибегает взъерошенный Ежик и радостно верещит что-то о папе, которого он сегодня видел, потом я застаю тебя за приготовлением супа из тапки, и ты будешь морочить мне голову?! Какой папа? Откуда? И что это за ерунда насчет вашего отъезда?

– Насчет отъезда действительно ерунда, а вот остальное…

Он совсем не удивился моему рассказу, удивляться он перестал три года назад, когда впервые увидел объединенную мощь индиго.

– Значит, Лхара пообещала вас отпустить домой? – задумчиво проговорил Петер, глядя за окно.

– Да это она так, чтобы успокоить!

– Не знаю, не знаю. Эти ребята ничего просто так не говорят, к тому же Лхара, насколько я знаю, самая сильная из индиго после Ники.

– Ну и что? Все равно они все решения принимают вместе, у них нет лидера.

– Анхен, – рыжий перевел взгляд на меня и грустно улыбнулся, – я же вижу, как ты хочешь поверить словам Лхары и сама себя уговариваешь не делать этого. Но что, если индиго действительно решат отпустить вас?

– Я не хочу говорить об этом.

– Почему?

– Боюсь. Я почти смирилась с тем, что нам с детьми придется навсегда остаться в этой глуши, что моя дочь разучится общаться с обычными людьми, а мой сын, несмотря на все наши усилия, вырастет дикарем и будет охотиться наравне с остальными мужчинами племен, а я превращусь в сморщенный гриб, забыв, что такое мужская ласка!..

Только когда мой голос сорванно засипел, я поняла, что не говорю, а ору, что скулы сводит от плача, а в глазах все двоится.

– Но зачем же забывать, – тихо проговорил Петер. – Ведь есть же я. И ты знаешь, как я к тебе отношусь.

– Знаю, – прошептала я. – Но…

– Ты до сих пор любишь своего мужа, – угрюмо констатировал рыжий. – Несмотря на то, что он давно забыл о вас.

– Несмотря ни на что. Я пробовала забыть Алексея, я убеждала себя быть с тобой, но у меня ничего не получилось.

– Насильно милый не будешь, – по-русски процедил Петер.

– Прости. Ты мой друг, мой самый верный друг, даже ближе – брат, а моим детям – дядя, ты так заботишься о нас, и я очень хочу, чтобы ты всегда был рядом.

– Братом? – криво усмехнулся рыжий. – Нет, Анхен, я так не смогу.

Он хотел добавить еще что-то, но передумал. А может, не смог, трудно говорить, когда лицо сводит от боли. Он просто ушел.

А вечером в дом ворвалась возбужденно-радостная Ника и с порога закричала:

– Мы едем домой!

– Не шути так, пожалуйста! – Пол под ногами вдруг подло зашатался, пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

– Я не шучу! Они спорили полдня, я не вмешивалась, хотя очень хотела! А потом мы еще раз попробовали дотянуться до папы, и второй раз вышло проще, но папы не было.

– Что?!

– Фу ты, мамсик, ты не так поняла! Папа, наверное, спал, там же ночь сейчас, но это ничего, зато все снова увидели ту черную плесень, которая окружает папу. Они никогда раньше не встречали ничего подобного, а я встречала. Там, во Франции… – Радостное возбуждение постепенно исчезло, лицо дочери осунулось и стало сосредоточенным. – И я показала нашим, что может вырасти из такой плесени. И что она может дотянуться по проложенной нами дороге сюда. Они не хотят этого, поэтому отпускают нас всех.