Преимущества и недостатки существования - [36]

Эвенсен разводит костер из старых ящиков из-под рыбы. Они выпивают за удачное завершение праздника и за восхитительную премьеру «Трех звезд». За Агнес тоже выпивают, ей дают попробовать шампанского, после чего она идет спать, Уле уже заснул на надувном матрасе, в котором еще осталось немного гелия. И еще они выпивают за то, что Юхан Антонсен нашел четырех новых клиентов и встречается с первым из них завтра утром.

Энвер печально перебирает струны гитары. Бато предлагает сливовицу, а тем временем уже светает и рыбацкие катера, тарахтя, выходят в море.

— Ах, — вздыхает Сванхильд, — если бы только у меня был голос! Как бы я пела! Боже мой!

Она раскачивается на песке, запрокинув голову, тяжелые, собранные в пучок на затылке волосы свисают словно вторая голова, потом они расплетаются и потихоньку падают от того, что она вертится и сбрасывает их то с одного плеча, то с другого. Взгляд ее светло-серых и далеких глаз скользит мимо, полноватое тело пошатывается и раскачивается, она протягивает руки вперед, притягивает что-то к себе, потом отталкивает и вертится все быстрее. Она так увлечена самой собой, что кажется выше и стройнее, удаляясь по пляжу, где она падает на песок и лежит смеясь, но потом приходит в себя и начинает плакать.

Влади несет Уле на руках и провожает Сванхильд домой, потом они все вместе поднимаются к дому, который, кажется, погружается в землю и уносит с собой остатки вечера, дорога поднимается по склону, постепенно все стихает, и пространство заполняется фиолетовым ночным небом.

Нина собирает очки, слуховые аппараты и склянки с лекарствами. Ставит тесто для хлеба и желает всем спокойной ночи. Вечерняя заря погасла, теперь она ждет утренней. Завывает ветер, ветки царапают стекло. Она медленно прибирается, она знает свое дело и тем временем размышляет. Снаружи небо становится глубже, изгибается выше, она видит, как появляются новые звезды между облаков, и кажется, будто земля приподнимает ее, или, наоборот, земля сжимается под ней, или она сама вырастает и распространяется повсюду и сливается со всем. Становится еще тише, но всюду уши, поэтому все звуки — птицы, поющие во сне, ежик, шебуршащийся в траве, человеческое дыхание где-то вдалеке, — все слышно ясно, не так, как днем, а подчеркнуто прислушивающейся темнотой. Она закрывает глаза, ничто не рифмуется со словом «сон», когда она ложится, кажется, что она в лодке, в самом маленьком в мире корабле, груженном кровью, он пересекает море ночи, неся ее на борту, словно каплю.

Рано утром

На веревках за домом висят синие простыни и сушатся на утреннем солнце. Висят на веревках белые скатерти, развеваются на утреннем бризе. День раскачивается, словно пришвартованный катер в порту. Там, где Эвенсен паркует по утрам велосипед, еще лежит туман. Ножи, вилки и ложки сияют в ящике на кухне и ждут. В море не видно воды, только солнечные блики. Все — сплошной свет, кажется, будто корабли проваливаются сквозь него.

Запах свежего хлеба смешивается с ароматом кофе и пряным дымком первой сигареты Юхана Антонсена на террасе. Некоторые гости с юбилея уезжают до завтрака, семенят как можно незаметнее к машинам, которые заводятся и с облегчением рычат на повороте. Другие завтракают торопливо, присев на краешек стула. Потому что они за это заплатили, шепчут взрослые детям и запихивают им в рот бутерброды с клубничным вареньем. Бросают нервные взгляды на двери столовой, заглатывая яйца и кофе, торопятся выйти с недоеденными бутербродами в обеих руках, чтобы по счастливой случайности не столкнуться ни с кем из противоположного семейного лагеря. И вот все уехали.

Сокровенное

Она заходит в номера, где они спали, и чувствует, что попадает в пространство, к которому причастна, ночной запах чужих людей, их волосы на подушке, следы в унитазе, на простынях, содержимое мусорных корзин. Ничто не ново, ничему не учит. Потому что она поняла: все, что люди хотят сохранить в тайне, — это самое обыкновенное, самое банальное, монотонное и общее для всех; тело и его потребности, его болезни и удовольствия, пищеварение. В этом нет ничего личного, только безличностное, она больше не обращает на это внимания, не размышляет, и так, наверное, происходит со всеми, кто сталкивается с подобной работой. И сознавать это утешительно. Те, кто прибирают за нами в поездах, пихают пальцы в наши отверстия в поликлиниках, вскрывают наши тела в больницах, прибирают за нами после смерти… Нам не надо стесняться.

Раньше, когда она останавливалась в гостиницах, на паромах, в пансионатах, представляла себе, кто из персонала с кем сплетничает. Горничная сплетничает с администратором, поэтому утром он так странно на тебя смотрит: он знает, сколько ты выпил, прихватил ли ты одноразовые шампуни, набор для шитья и губку для обуви. А администратор, дежуривший вечером, рассказал администратору, дежурящему с утра, что ты пришел посреди ночи и потребовал штопор. Он знает, что ты пролил красное вино на кровать, и поэтому он так на тебя смотрит. Но теперь Нина знает, что все не так. Что администратор не сплетничает о гостях с горничной, а горничная — с официантом, никто об этом не говорит, потому что все банально и незначительно, так что наши тайны остаются сокровенными, священными и смешными.