Преемники: от царей до президентов - [38]

Обычно чем авантюрнее оказывался план, то есть чем хуже "башмак" налезал на русскую ногу, тем дольше он обсуждался, тем меньше шансов имел на практическую реализацию. Повторюсь: в искреннем стремлении угадывать желание подданных у Екатерины нет аналогов в русской истории.

Был и еще один резон, который делал ее сторонником эволюционных изменений, мягким реформатором, а не революционером. Екатерина хорошо знала всемирную и русскую историю. Она понимала, что ее возможности, как бы решительно она ни действовала, ограничены. "Что бы я ни делала для России, — писала она, — это будет капля в море!"

Там, где она не могла изменить все, старалась изменить положение хотя бы частично. Когда Сенат воспротивился идее императрицы отменить практику пыток, заявив, что в этом случае "никто, ложась спать, не будет уверен, жив ли он встанет поутру", Екатерина, не отменяя пытки гласно, разослала тем не менее секретное предписание, чтобы судьи основывали свои действия на X главе "Наказа", где пытка осуждена как дело жестокое и крайне глупое.

Будучи не в силах изменить суть, Екатерина меняла хотя бы форму — в 1776 году императрица приказала в прошениях слово "раб" заменить определением "верноподданный". И это не канцелярская мелочь, как может показаться на первый взгляд. Политик и литератор, государыня знала силу слова, способного, как вода, медленно, но неуклонно точить камень.

Екатерина, бесспорно, была тщеславна, этот грех за ней водился, но знала меру. Стоит напомнить, что она сама отказалась от поднесенного ей Сенатом титула "Великая".

В письме своему другу и постоянному корреспонденту немецкому барону, писателю и дипломату Фридриху Гримму уже прославленная в Европе императрица писала:

Оставьте глупые прозвища, которыми некоторые мальчишки захотели украсить мою седую голову, и за таковую ветреность им надавали щелчков… Мое имя Екатерина Вторая.

Преемник и политическая элита

На вопрос о том, кто в России сильнее, первое лицо государства или политическая элита, ответить совсем не просто. На память приходит не так уж и много имен тех, кто в полной мере сумел переломить сопротивление своего окружения. До революции это сделали трое: Иван Грозный. Петр I и (отчасти) Александр II, буквально продавивший отмену крепостного права. После революции — Ленин (Брестский мир, нэп) и, конечно, Сталин. В остальных случаях либо первое лицо мирно сосуществовало с элитой, либо вступал в силу старый негласный закон "самодержавие (единовластие) в России ограничено удавкой".

Со временем, правда, прогресс поменял удавку на поводок, но суть осталась прежней. Поводок использовался как для отстранения от власти (Хрущев), так и для удержания первого лица в вертикальном положении — даже тогда, когда само это лицо уже явно склонялось к положению горизонтальному (Брежнев, Андропов, Черненко).

Цель при этом всегда оставалась неизменной — сохранение за элитой ее привилегий. Неизменным оставался и лозунг, предназначенный для низов, — забота о национальных интересах.

Впрочем, обо всем по порядку. Вернемся к удавке.

Павел взошел на престол Российской империи много позже, чем имел на то право. Да и занял его только потому, что Екатерина, оттеснившая сына от трона, умерла внезапно, не успев объявить официально, как того желала, своим преемником внука Александра. Правил Россией Павел также очень недолго — с ноября 1796 года по март 1801-го, когда был зверски убит заговорщиками. Во время похорон на изуродованное лицо государя пришлось надвинуть шляпу, чтобы скрыть следы преступления: господа дворяне, изрядно выпившие для храбрости, били императорскую особу табакеркой в висок, душили шарфом и били сапогами. А потому официальная дореволюционная история обычно посвящала этому событию всего одну строку: "В ночь с 11 на 12 марта 1801 года Павел скоропостижно скончался в выстроенном им Михайловском дворце".

Павел знал, кто его мать, но не мог быть твердо уверен в том, кто же его истинный отец. Версий в обществе по этому поводу было ровно столько, сколько поклонников имела на момент беременности Екатерина, а их, как известно, хватало. Сам Павел тем не менее, несмотря на все эти сплетни, всегда именовал отцом Петра III. Хотя даже о нем знал очень мало. Эта тема при екатерининском дворе являлась запретной, а потому сын не исключал мысли, что отец все-таки жив и находится в одной из российских тюрем или в монастыре. Как писал Пушкин, "по восшествии на престол первый вопрос государя графу Гудовичу был: жив ли мой отец?". Замечу, что Павлу тогда шел уже пятый десяток. Даже один этот вопрос уже достаточно говорит об отношениях наследника с матерью и той изоляции, в которой держала своего сына Екатерина.

Русские историки, как правило, отказывали Павлу в большом уме. Вот типичный отзыв конца XIX века об этом императоре, кстати, ничуть не смутивший официальную цензуру:

Частью слабое здоровье и небогатые от природы способности Павла, частью неумение воспитателей не позволили великому князю извлечь большой пользы из дававшихся ему уроков: образование не выработало в нем привычки к упорному труду, не дало прочных знаний и не сообщило широких понятий.