Предзнаменование - [98]
— Ну да?
— Да, и я бы тебе посоветовал как можно скорее ехать в Салон. Тот, кто женится на Жюмель (правда, теперь она велит называть себя Анной Понсард), будет обеспечен до конца дней. Кроме красавицы жены он получит в придачу имение, ренту и, следовательно, готовое место в городском совете. Салон — город приятный и спокойный, там мало гугенотов и война далеко.
Жан рассмеялся:
— Еще немного, и я сам туда отправлюсь.
— Она и в самом деле спрашивала о вашем брате, — со смехом заметил Рабле. — После стольких лет, проведенных со стариком, она скучает по тем временам, когда Мишель задирал ей юбку и валил на кровать. Теперь у вдовушки желания обострились как никогда. Мишель, хотя он и был охвачен приятными воспоминаниями, все же ответил с полуулыбкой:
— Мне бы хотелось продолжить врачебную практику.
— Ты прекрасно сможешь ее продолжить и в Салоне. И перегружен не будешь. Чума, которая вспыхивает то там то сям, пока миновала город. Так что ты будешь иметь дело только с болями в животе, газами и ознобами. Если не станешь собственником, доходы от практики будут невелики, зато здоровье сохранишь отменное. В Салоне тот чертов серый поп еще не показывался.
Мишель вздрогнул.
— Что за серый поп?
— Можно еще вина? Спасибо. Когда приходится говорить о вещах неприятных, сразу пересыхает в горле. — Он отпил глоток и продолжил, глядя на Мишеля: — Это я зову его «чертов серый поп». Народ считает его святым. Он носит серую рясу, и его сопровождает очень красивая женщина. Он ездит из города в город с проповедями о том, что единственные средства от чумы — это покаяние и благочестие. Сказать по правде, не могу понять, вспыхивает ли чума до или после его появления. Люди говорят, что до, но я в этом сильно сомневаюсь.
Мишеля затрясло, как в лихорадке. Голову сжал болезненный спазм. Он на миг вновь увидел три кровавых солнца, висящих в небе, и человека в сером плаще, с горящим лицом. Дыхание прервалось, и он не сразу смог ответить:
— А он, случаем, не похож на того испанца, которого мы побили в Монпелье?
Глаза Рабле блеснули удивлением, потом догадкой.
— О! Теперь вспоминаю! Ты что, полагаешь, что… — Он решительно затряс головой. — Я сам ни разу не видел «серого попа», но не думаю, что это тот самый… У этого, кажется, не хватает мизинцев, а у нашего приятеля все было на месте. К тому же подумай о красавице. Тот парень, которого мы поколотили, был похож на ходячий труп. Ни одна женщина не стала бы иметь с ним дело.
С другого конца зала послышался низкий, немного раздраженный голос кардинала:
— Господин Рабле! Стол уже накрыт. Расстаньтесь наконец, с вашими друзьями и присоединяйтесь к нам!
— Сейчас иду, ваше преосвященство! — Рабле поднялся, но прежде осушил бокал. Затем наклонился к уху Мишеля: — Не забудь, что я сказал тебе по поводу Жюмель. Она все еще изъясняется на языке борделя, но в остальном вполне почтенная дама и могла бы гарантировать тебе покой и достаток. Кроме того…
— Кроме того?
Рабле поднес руки, сложенные в пригоршни, к груди.
— Помнишь те две штучки, что были у нее вот здесь? Они все еще на месте. Высокие и пышные, как когда-то.
Последний раз прыснув со смеху, он отошел.
Жан улыбнулся и посмотрел на брата.
— Ну что, последуешь совету друга?
Мишель, еле очнувшись от кошмара наяву, пожал плечами.
— Не думаю. Я уже однажды женился на необыкновенной женщине, а кончил тем…
Он резко замолчал, собравшись уже обвинить себя в преступлении. Все эти годы он старался как можно реже вспоминать о Магдалене, но все попытки ее забыть были обречены на провал. Он хотел искупить свою вину, но не знал как. Угрызения совести настигали его внезапно, жгли каленым железом, и раны от этих ожогов не спешили затягиваться.
Жан удивился.
— Ты так и не познакомил меня с твоей первой женой. Не думал, что ты ее так сильно любил. Ты всегда довольно равнодушно говорил о ней.
Мишель немного помедлил, потом сказал порывисто:
— Любил, только понял это слишком поздно. Не хочу больше сеять зло вокруг себя. У меня другая судьба. И я своего добьюсь.
Жан удивлялся все больше и больше.
— О какой судьбе ты говоришь?
— Против воли, еще в юности, меня посвятили в тайны, недоступные никому из смертных, — отчеканил Мишель. — Не спрашивай, что это за тайны: кто к ним приблизится, рискует лишиться рассудка. Я хочу обратить то, что само по себе ужасно, на пользу добру, и тем самым надеюсь обрести себя. — Он провел рукой по внезапно вспотевшему лбу. — Прошу тебя, не спрашивай больше ни о чем.
Жан нахмурился.
— Ладно, не буду. Но твоя решимость мне нравится. Наш род нуждается в решительных людях. Не случайно же мы служим Богу Единому.
— Или Богу-Солнцу, — прошептал сквозь зубы Мишель. А про себя подумал: «Это и есть моя тайна».
ОТРАВИТЕЛИ
— Человек, у которого мы живем, начинает в нас сомневаться, — заметила герцогиня Чибо-Варано, снимая с себя скромное платье.
