Предвыборная страсть - [49]

— Лера… это действительно очень серьезно. — Он плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку, прикрыл глаза.

— Я не желаю с тобой разговаривать! Ни об этом, ни о чем-либо другом!

— Почему ты не желаешь разговаривать с мужем?! — истошно завопил Борис. Он не узнавал ее, не понимал ее, и это пугало и злило.

Она шагнула в кабинет, остановилась у письменного стола, с презрением посмотрела на мужа. Он хочет заставить ее вспоминать? Она вспомнит! Не боль, не страх — это женщина еще может простить. Но стыд, унижение — никогда! Он же не просто связал ее, а оставил голой, чтобы не кричала, не звала на помощь. А если бы она не выдержала и все-таки закричала? Прибежали бы соседи, милиция, выломали дверь и увидели ее — не мэра, не кандидата в депутаты Госдумы — женщину! Голую, жалкую…

— А ты не понимаешь, почему?! — крикнула Агеева.

— Не ори на меня! — повысил голос Борис. — Да, не понимаю. В чем-то я ошибся, прошу прощения, но ты и слушать не хочешь! Тебе не интересно, как я страдал из-за этого! Случилось нечто из ряда вон выходящее, мы могли бы поговорить об этом, обсудить и… найти выход.

— Хорошо, — она недобро усмехнулась. — После того, что случилось сегодня, ты мне стал противен, Боря. Я не только говорить с тобой не желаю, но и видеть тебя не могу! Теперь понятно или нужно более подробное объяснение?

— Нужно. Кстати, а как тебе удалось выбраться? По-моему, в одиночку это сделать невозможно было.

— Лейкопластырь оказался некачественным. Удовлетворен? А теперь убирайся отсюда!

— А что нынче качественное? — тоскливо усмехнулся Борис. — Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас? Совсем?

— Да. Надеюсь, у тебя хватит совести никому не говорить об этом до выборов.

— Плевать мне на твои выборы, и на тебя тоже! — заорал Борис. — Много лет рядом со мной была не жена, не женщина, а черт знает что! Политический деятель! Хватит, надоело! — вскочил с кресла. — Я ухожу.

— Есть к кому? — язвительно спросила Агеева.

— Поживу пока на даче, а там видно будет! Не волнуйся, кто-нибудь да найдется. А ты митингуй, командуй, руководи! Генерал в юбке! Дура!

Он бросился в прихожую, стал торопливо одеваться.

Она прошла в ванную, закрыла за собой дверь, не зная еще, что отметает прочь не только нелюбимого мужа, но и всю прежнюю жизнь.

А в ДК продолжалось шумное веселье. Народу поубавилось: кто-то напился так, что и на поросячий визг уже не был способен; кто-то разочаровался, что возбуждающие танцы не имели достойного продолжения — для этого не было условий, — и отправился домой, где можно было дать выход своим сексуальным идеям. Юрий Иванович Лобанкин увез зареванную дочь, так и не добившись от нее, что же случилось во время танцев.

Но те, кто остался, точно с цепи сорвались. Кто ж осмелится делать замечания лучшим людям города, тем более разгонять по домам?

Никто.

Жена Стригунова, сухонькая, надменная старушка Людмила Евгеньевна, тоже порывалась уехать, жаловалась на головную боль и время от времени толкала супруга локтем в бок, с возмущением шепча на ухо:

— Как ты можешь терпеть этот мерзкий балаган, Илья? Сейчас же поехали домой! Отвратительно!

Илья Олегович кивал, соглашаясь, но не спешил вставать из-за стола. Любопытно было понаблюдать за элитой Прикубанска, упивавшейся неслыханной раскрепощенностью. Чего стоил один Вашурин, притащивший за их стол Марину! Ничуть не смущаясь, он лапал ее, то и дело восторженно приподнимал то одну роскошную грудь, то другую, поглаживая их, словно котят. И ведь знал, стервец, кто такая Марина! Когда-то мог лишь комплименты говорить да ручку целовать. А теперь осмелел, никого не боится, под юбку то и дело норовит залезть. А она знай себе хихикает да поглядывает на Стригунова с дерзким укором: мол, что ж ты сидишь, нытье своей старой карги слушаешь? Отправил бы ее домой…

Людмила Евгеньевна все больше возмущалась, все сильнее упирала локоть Стригунову в бок. Но он лишь жмурился, обещая удовлетворить просьбу супруги через минуту. Жена. Как ни крути, отправить ее сейчас домой нельзя, обидится. Вряд ли можно было сосчитать, сколько раз он изменял ей, но если они вместе бывали на каком-то празднике с выпивкой и танцами, вел себя как заботливый, любящий муж. А как же иначе?

Вот Вашурина и присутствие жены не смущает. Совсем одемократился в Москве! Да и жена не отстает, вон, в дальнем углу отплясывает на столе, юбку задрала так, что розовые трусишки сверкают, а рядом у стола Чупров разомлел от похоти, хлопает в ладоши. Под другим столом Федор Аркадьевич Сысоев не то целуется, не то бодается с толстой женой Осетрова, который мирно всхрапывает на стуле. Двое руководителей так сработались за день, что расстаться никак не могут. Правда, жена Сысоева загрустила, хочется мужу отплатить тем же, да Осетров на нее — ноль внимания, посапывает себе. Устал, бедный… Оргия! Но забавно.

Людмила Евгеньевна тоже заметила лихой танец Кати Вашуриной, повернулась к ее мужу, прошипела с негодованием:

— Владимир Александрович, ты бы приструнил свою жену. Что ж она задницей-то сверкает!

— Если есть задница, почему ж ею не посверкать? — удивился Вашурин. — А вот если нету, тогда другое дело.