Предводитель маскаронов - [3]

Шрифт
Интервал

(((((((((

— А дети? Какой из тебя Влад отец? Ты же сам как дитя.

— С детьми я нашёл общий язык. Юра твой — уже взрослый дядька, а с дядькой Митькой мы будем приятели.

В углу за холодильником стояла красная пластиковая палка. Это была ручка от соседской швабры. Когда Владик пришёл ко мне первый раз полгода назад, он стал гавкать на детей, шипеть на Китса, а эту палку прогрыз в двадцати местах. Это была крепкая, как ствол, палка. Владик скорчил ужасную морду, оскалил никотиновые свои, но крепкие зубы, и всю палку искусал за минуту, от чего она превратилась в безвольную тряпку, типа измочаленного тростника. Дети орали и гавкали на него, он на них. Митя со слезами на глазах пытался ударить Владика побольнее, норовил даже по яйцам. «Я этого дядьку Владика забью. Приёмчиками», — говорил он, пытаясь завалить огромного Владика на снег.

(((((((((((((

— А где мы будем жить? У тебя — коммуналка, куда влезает токмо диван. У меня ещё хуже — на 30 квадратных метрах четыре человека плюс гадкий, орущий по ночам тревожный кот. Не говорю уже о своей матушке, которая ни одному мужику на этой территории жить не позволит. Ты не представляешь, скольких она уже отсюда выжала.

— Можно снимать. При 1000 баксов отдавать одну сотню — это реально.

— А, кстати, не подкинешь ли ты мне немного бабосов. У меня они кончаются, а Юрка подросток, его надо мясом кормить.

— Нет, это исключено. Барабульки будут через месяц. До 5 августа — ни копейки не предвидится.

— Но ты же на что-то живёшь. Где твоя хвалёная 1000 баксов? Ты же каждый день пьян, приносишь пиво. Принёс бы лучше в дом мяса. Чая, кофе хорошего. Я же тебя по утрам пою и немного кормлю, перед твоим уходом на работу. Это неправильно.

— Если я буду давать тебе деньги, то получится, что я покупаю твою любовь. Нет, это неправильно.

— А если я тебя пою утром кофе — я что, тоже покупаю твою любовь, выходит, за чашечку говняного нескафе? Ну и дешёвый же ты, парень.

— Это другое.

Жадная, жаднющая скотина!

(((((((((((

На следующий день у Влада на руке был гипс. Он пьяный шёл домой, и во тьме споткнулся об недоложенную плитку на своей улице. Гастарбайтеры всё расковыряли к юбилею, изображая освоение денег, а после июня работы все забросили, всё так и валялось расковыренное. Ночью Влад держал свою лапку на весу. Когда я её нечаянно задевала, он стонал. Ему было больно. Он не вызывал у меня жалости. Я знаю такую породу людей. Они вечно имеют какие-то травмы. Любят ходить в бинтах. Чтобы их все жалели. Травма — это призыв о помощи и любви. Детская истерия. Ах, маменька, вы на меня не обращаете должного внимания, так вот вам — я умру, покалечусь, буду весь-весь в бинтах, злая маменька! Пронзить жирное маменькино сердце навылет. Почувствовать, что кто-то плачет по тебе и страдает. Дешёвый способ проникнуть в сознание другого.

— У тебя, пожалуй, патологическая связь с матерью. Она тебя затискала до смерти своей любовью. Твоя Мегера Фёдоровна, как ты её зовёшь, тебя, такого лба огромного, обстирывает. Готовит тебе еду, привозит в приятных мисочках, моет посуду. Прислуга. Она тебе показывает, что ты без неё жить не сможешь…

— Нее, всё не так. Я же жил без неё.

— Ну так а сейчас чего пользуешься её обслугой, чего не имеешь свой суверенный дом? С твоей зарплатой ты мог бы купить себе что-нибудь.

— Стимула нет. Вот поэтому я и хочу жениться. Ты будешь моей невестой, скажи? Да, это мучительно и ужасно — быть моей невестой. Я собственник. Что моё, то никому и никогда уже принадлежать не будет.

— А как же твои первые две жены? А? — ехидно спрашиваю я его.

— Первая — ****ь и проститутка. Она в Англии, кажется, работает в борделе. Хотя уже вряд ли. Старая уже. А вторая — в тюрьме сидит. Она весила сто килограмм, здоровая была баба. Потом её мой друг подсадил на наркоту. Она, такая огромная, за год превратилась в скелет. Я её встретил и даже не узнал. А потом жадность и наркотики её погубили. Тот мужик умер у неё в ванне от передоза. Она думала, что у него деньги или наркотики в одежде, скрыла факт смерти, пыталась расчленить труп. Ишь чего учинить вздумала… Но это всё под наркотой… Теперь в тюрьме.

Я от омерзения закрываю глаза. Быть подружкой этого типа после жирной стокилограммовой наркоманки. Нет, это уж слишком, это уж слишком… Какая страшная, унизительная жизнь у меня. Какая страшная.

((((((((((((

К тому же я жаворонок, а он сова. К 12 ночи я немею, соловею, я ничего не соображаю. У него пик активности. Я стремлюсь к одному — заползти на диван и чуть-чуть, свернувшись в круг, покемарить. Влад во всю включает телевизор, или ставит сидишки на магнитолу. Он мучает мой старенький компик, он пытается заставить работать его винамп. Винамп тронутый какой-то у меня всегда был. Он сам по себе вдруг начинает петь. Или выдаёт посекундную нарубку трэков. Владик мучает и мучает с непостижимым упорством мой винамп, но заставить его работать за всё лето ему так и не удаётся. Потом у меня ломается Интернет — ломаются старые ломкие провода внутри пластиковой оболочки. Влад настырно приваривает проводки при помощи сварки, потом отдирает всю красоту от фирменной телефонной розетки с двумя выходами, как-то перекрещивает проводки. Интернет Влад добил. Заработало. Хотя на стене теперь торчат какие-то оголённые и изолентой замотанные проволочные узлы и усики.


Еще от автора Ирина Викторовна Дудина
Пение птиц в положении лёжа

Роман «Пение птиц в положении лёжа» — энциклопедия русской жизни. Мир, запечатлённый в сотнях маленьких фрагментов, в каждом из которых есть небольшой сюжет, настроение, наблюдение, приключение. Бабушка, умирающая на мешке с анашой, ночлег в картонной коробке и сон под красным знаменем, полёт полосатого овода над болотом и мечты современного потомка дворян, смерть во время любви и любовь с машиной… Сцены лирические, сентиментальные и выжимающие слезу, картинки, сделанные с юмором и цинизмом. Полуфилософские рассуждения и публицистические отступления, эротика, порой на грани с жёстким порно… Вам интересно узнать, что думают о мужчинах и о себе женщины?По форме построения роман напоминает «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон.


Богема с Невского проспекта

Эта книжка собрана из рассказов музыкантов, архитекторов, других представителей питерской и московской богемы, да и не только, о происшествиях, случившихся с ними и их знакомыми на Невском проспекте.


Рекомендуем почитать
Жар под золой

Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».


Год змеи

Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.


Записки лжесвидетеля

Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.


Монстр памяти

Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.


Похмелье

Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.


Птенец

Сюрреалистический рассказ, в котором главные герои – мысли – обретают видимость и осязаемость.