Предстоятель Розы и другие рассказы - [11]
— Вала, — спросил он, — ты заглянула для меня в будущее?
Старуха, кутаясь в шаль, многозначительно кивнула. Она была одета в белое. Заходящая луна, обрамленная пышными облаками, светила на них через окно.
— И что будет править моей жизнью, вала: добросердечие Фрейи или злокозненность Локи?
Гурт напряженно стискивал мягкие руки. Глаза на его морщинистом и строгом старообразном лице смотрели с мучительным ожиданием.
— Локи или Фрейя? — отозвалась Гунхильда, глядя куда-то вдаль. — И тот, и другая, если хочешь знать.
— А! расскажи мне.
— Ты покоришь живых.
Его глаза загорелись.
— Но остерегайся мертвых.
— Как это? Мертвых, говоришь?
Вала указала согнутым пальцем в угол, где на двух кроватях спали дети. Волосы девочки, Герды, тяжелым золотым ковром рассыпались по покрывалу. Хрольф, сын Сигурда, подложил под голову руку с сжатым кулаком.
— Если им будет причинено зло, — сказала Гунхильда, — Всеотец[22] этого так не оставит, говорю тебе.
Маленькая Герда была сиротой, дочерью соседнего ярла, близкого друга Сигурда. Ярл, умирая, поручил ее заботам Сигурда вместе со своими землями и бургом. Последний наказ викинга гласил, что дети должны вступить в брак, как только достигнут чего-то подобного зрелости. Сигурд давно лелеял этот замысел, и предчувствие того, что новое плавание может стать одним из бесконечных путешествий, которые предпринимали отважные люди по зову Одина, придало его словам характер сурового приказания.
— Если им будет причинено зло… — повторила Гунхильда.
— Но послушай, вала, — заговорил Гурт, разводя руками, — я не причиню им зла! Зло, говоришь? Если отец мальчика не вернется, мы через несколько лет отправим Хрольфа викингом: пусть изведает пути моря. Славна, как мы все знаем, смерть в битве. Что же касается девочки, то через семь или восемь весен она подрастет: то-то будет девица на выданье! Зло, вала? Почему бы мне самому не…
— Что?
— Ну… не жениться на ней?
Гунхильда спокойно покосилась на хитрое маслянистое лицо.
— И тем самым прибрать к рукам все богатства умершего ярла, Гурт?
Он негромко рассмеялся.
— Есть ли что-либо понятней желания заполучить и преумножить?
— И все же, Гурт, — сказала вала, предостерегающе погрозив ему пальцем, — обуздай свою жажду богатства! ибо, если я правильно читаю знаки… но тьфу! Герда ни за что не выйдет за тебя. У тебя в волосах уже проглядывает седина.
— Когда… когда Сигурд вернется?
— Ты хочешь спросить, — сказала она с горечью, — вернется ли он вообще?
— Положим.
— Этого я не могу тебе сказать. Даже мне не все открыто. Но я знаю, что он из тех великих и храбрых воинов, которые возвращаются домой, хотя весь мир им противостоит. И я говорю тебе, Гурт, твори свою волю и процветай; но остерегайся причинить зло этим детям.
Гурт встал. Серость утра смешивалась с темнотой. Он преклонил колено и вышел.
Спустя девять лет Сигурда больше никто не ждал. Викинги уходили в плавание раз в год, и все понимали, что кости героя, не возвращавшегося девять лет, давно белеют, должно быть, на каком-нибудь берегу или перекатываются в морских волнах вместе с приливами и отливами.
Меж тем, Гурт «покорил живых». Воины не любили его, но послушно складывали к ногам Гурта трофеи своих походов. Этот худощавый, смуглый человек приобрел над ними железную власть. Его боялись.
Дитлев, берсерк, ярился как йотун[23] и менее других страшился духов-охранителей бурга; однажды он вернулся из похода к побережью Тронхейма и счел себя обделенным при разделе добычи. Глубокой ночью Дитлев покинул бург и бежал, нагрузив коня украденным.
Берсерк — огромное тело, оканчивающееся крохотной бородатой головкой — достиг мест, где мог больше не опасаться преследователей, и тут-то, выступив из лесной тьмы, на тропе вырос Гурт. Дитлев не подозревал, что Гурт, как и он, был охвачен леденящим страхом, хотя рядом затаились, готовые прийти на помощь, шестеро трэллов. Меч поник в руке звероподобного берсерка перед этими бдительными глазами и всеведущим мозгом. Он покорно вернулся домой вместе с Гуртом и с той ночи превратился в жалкого пса, ждущего одобрительного взгляда хозяина. Так, одного за другим, кого силой, кого обманом, Гурт подчинил всех своей воле.
Лишь одного не удавалось покорить никакой хитростью. В семнадцать лет юному Хрольфу велено было идти в викинг[24]. Умирая от желания отправиться в поход, он отказался. Дитлев, поймав взгляд Гурта, потащил юношу к заливу. Только когда норвежское побережье превратилось в узкую полосу над горизонтом, его освободили. Хрольф тотчас прыгнул с кормы в море. О своем возвращении он возвестил поджогом сарая на утесах — сторожевой башенки часовых, чьей обязанностью было оповещать о внезапном приближении врага, разводя огни на высотах. Гурт уже считал, что в его владения вторглись, а Хрольф сушил свою ало-желтую одежду викинга у горящей сторожки.
Но в восемнадцать ни своенравие, ни страсть к несогласию более не могли удержать его от радостей моря. Герда, выросшая стройной, как молодая лиственница на склоне холма, застегнула пряжку кольчуги Хрольфа и с легким насмешливым поклоном вложила ему в руку «Тюрфинг» — фальшион
