Мысль о рождественской вечеринке не на шутку захватила Дженни. Она медленно шла по притихшему дому, представляя, как все будет выглядеть. Канделябры, свечи… мерцание золотых нитей на елке, то есть на пинии.
Сегодня они будут ужинать в парадной гостиной. Как одна семья… Молчи, глупая девица, молчи. Просто именно сегодня молодой аристократ, сын лорда, ранчеро Фредди придет на ужин по приглашению Гвенни.
Гвенни сообщила ей об этом, отчаянно краснея и пряча счастливые глаза. Дон разрешил, Эсамар одобрила, Клейри отвлеклась от основного стола и принялась колдовать над настоящим английским пудингом и ростбифом, а Дженнифер… А что Дженнифер? Она все равно чужая в этом доме. Пусть к ней хорошо отнеслись, пусть все милы и вежливы, внимательны, но ведь когда бал закончится, она уедет…
Золушка несчастная! Хороша была бы хрустальная туфелька. Тридцать девятого размера.
Она досадливо тряхнула головой и обратилась мыслями к ужину.
Интересно будет посмотреть на английского аристократа, по доброй воле ставшего помощником конюха. Бедняжка Гвенни. Эсамар права — жизнь может нанести ей довольно подлый удар. Может, молодой лорд Фредди и влюблен, но ведь он принадлежит совсем другому миру. Гвенни прелестна, юна, красива, но она выросла в сельве, в мире простом и безыскусном, здесь любовь — всегда пылкая, а ненависть — неприкрытая. По крайней мере, так казалось Дженнифер…
А на английскую аристократию она насмотрелась достаточно. Ведь О'Хара были ирландцами, и им об этом напоминали постоянно.
Худощавые и чопорные английские графы и эрлы, пэры и сэры смотрели на рыжеволосых, громогласно-веселых ирландцев со снисходительным презрением. Да, ресторан О'Хара был шикарным заведением, и столики в нем заказывали за месяц, а то и за два вперед, но в блеклых, водянистых английских аристократических глазах светилось: «Вы нам не ровня. Это МЫ делаем вам одолжение, приходя в ваш ресторан, а вы так и останетесь навсегда упрямыми и невежественными ирландцами, со всеми вашими легендами, феями, духами, домовыми брауни и странной смесью язычества и христианства».
Дженни такое отношение никогда особенно не задевало, а вот отец злился.
Бог с ними со всеми. На дворе двадцатый век, времена гордых баронов давно миновали, и кто знает, каким окажется этот парнишка.
Дженни выбрала наряд, чем-то напоминающий испанские или цыганские одеяния. Пышная юбка, черная с алым, тугой лиф, открытые плечи. Изящный золотой поясок в виде цепочки подчеркивал ее тонкую талию, в уши Дженни вдела тонкие золотые серьги-кольца. Самой убийственной частью туалета стали золотистые открытые туфли на шпильках. Дорогущие, итальянские, из натуральной кожи, они разом вознесли Дженни на ту высоту, где подходящим партнером для нее мог стать только… Дон Фергюсон.
Она досадливо прикусила губу. Положительно, он все время вертится у нее на языке.
Шурша юбками, сверкая и блистая, Дженнифер О'Хара спустилась в кухню — проверить, как там ужин. Клейри встретила ее восхищенным цоканьем языка, аханьем и пылкой тирадой на смеси испанского и английского, из которой следовало, что таких красавиц на земле не найти, а уж особенно приятно то, что означенная красавица знает толк в настоящей еде! И уж конечно означенная красавица не станет нос воротить от седла барашка, фуа-гра на листьях салата и арабского рассыпчатого печенья с апельсиновым мармеладом, потому что есть на земле очень глупые женщины, ошибочно полагающие, что мужчинам нравится обнимать вешалку с торчащими ребрами…
В этот момент в кухню неслышно проскользнула маленькая черноволосая женщина с немного печальным и испуганным личиком, довольно миловидным. Дженни догадалась, что это и есть Марисоль.
— Привет. Я Дженни О'Хара. Будем знакомы.
— Я… Марисоль. Здравствуйте. Клейри мне о вас уже рассказала… Вы и впрямь настоящая красавица. У вас такое шикарное платье!
— Мне его сшили по моему собственному эскизу. Шить я не очень умею, хотя бабушка меня учила.
— А я тоже шью. Конечно, не такие роскошные наряды, но все-таки… Вы смогли бы их носить. Вы такая высокая… величественная, словно настоящая королева!
— Не смущайте меня, Марисоль. И что это за платья?
— Я сама крашу ткань, а потом придумываю… Мне нравится придумывать. Жизнь часто бывает скучной, злой, серой, а я шью свои платья для радости. Они яркие и развевающиеся. Вам пойдет…
— Я буду очень рада примерить, раз вы этого хотите. Теперь я вас оставляю, потому что сеньор Дон наверняка уже злится. Мы договорились пропустить по бокалу пива перед ужином.
Сеньор Дон не злился. Сеньор Дон задумчиво стоял перед портретом своей матери и думал о чем-то своем.