Она не сказала мне ни слова. И я принял это как должное. Потому что в ответ на что угодно мог теперь только промолчать. Метка на щеке выжгла что-то большее, чем символ на шерсти. Это не узор – это клеймо. Меня заклеймили. Только об этом могу думать. Я теперь несвободен. Я раб. Я – вещь в коллекции. О, да, Пастырь знал, какую плату надо взимать. Останься я с ним, единственное, что бы могло меня потревожить – воспоминания. Но пройдут века, и вместо волчонка Этерна будет служить Пастырю безликий, беспамятный волк. А здесь… Мне некуда деться от тех, кто близок сердцу. Нет, я, право же, рад… Но видеть их, быть с ними, говорить с ними и знать, что в любой момент тебя могут позвать куда-то… И ты пойдешь. Ты пойдешь, уже привыкший к видимости свободы, поверивший в нее, принявший, как должное…
Все молчали. Ко мне не подошла даже Оксана, хотя она единственная, кто действительно мог понять, что значил знак на моей щеке. Но ей хватало такта, чтобы держаться подальше.
Я не был слаб. Наоборот. Но это мучило еще сильнее. Наверное, мне понадобится время… Много времени, чтобы осознать, что случилось и что с этим делать.
В какой-то момент пришел в себя и постарался прислушаться к разговору Таисии и Виктории. Мои переживания – они только мои. Они там, внутри. Но я все еще на службе. Мне надо… Я должен держать себя в руках.
– …Не знаю, что вы там в Одессе разворошили, но если бы не Поток Славутич, лежать бы нам с Оксаной сейчас на дне речном. Все-таки, их было слишком много – этих странных русалок. Да еще и вы с Терни… – тут Единица делает паузу, задумывается и внезапно оборачивается ко мне, – Волчонок, ты как, пришел в себя?
– Угу, – бурчу в ответ. Пришел, конечно. Разве у меня есть выбор на этот счет?
– Тогда приглашаю тебя к себе в гости. Заходи завтра, как отоспишься. Живу я в Трухановой слободе, на острове, между двух старых мостов. Спросишь – тебе всякий покажет. Иногда это создает, конечно, определенные неудобства, но… – Таисия улыбается и выпрямляется в седле. Странная у нее манера не заканчивать фразы. Будто считает их продолжение само собой разумеющимся. Впрочем, это ей даже идет.
На этот раз выходили на поверхность не на Пристани, а в какой-то затоке, скрытой от чужих глаз ивняком. Пуссикет Оксаны долго отфыркивался, но мы ведь не из-за этого чего-то ждем, да?
– Ау! – раздается чей-то молодой радостный голос где-то недалеко, – Ау, странники!
Таисия складывает ладони лодочкой и аукает в ответ. Голос радостно что-то говорит, и вдруг…
– Ау, Вика! Иль Олюшку свою не признала?
Хозяйка вздрагивает, неловко скатывается с лошади и, лихорадочно блестя глазами, ковыляет куда-то в заросли. Я поворачиваюсь к Единице, чтобы попросить ее отвести нас с Пушинкой в казармы, но мне в спину вдруг утыкается что-то теплое, и я понимаю…
– Кудрявая… – выдыхаю.
– Я, волчонок.
– Не смотри на меня, – прошу тихо, – Я… Меня… У меня на щеке…
– Знаю. Тая рассказала, что с вами случилось что-то.
– Я не мог поступить по-другому. Понимаешь? Я должен был… Я ведь должен был что-то сделать, правда? Я был бы тогда не я, если бы с хозяйкой что-то случилось. Но… Но… Я отказался и от тебя. Я отказался от всего и от тебя… Я…
– Ты сделал все, что мог, солнце мое. Не переживай. Все ведь хорошо. Теперь все хорошо, – мягко говорит она и обходит меня так, чтобы посмотреть в глаза.
– Не все… Я урод. Я раб. Мне больно. Я устал. Я тебя предал. Не могу больше, – выдавливаю из себя слова, ведь это надо сказать. Ведь это правда. Правда. Правда. Я устал. Я… Мне… У меня… Нет больше сил.
– Я предааааааатель, – утыкаюсь ей в плечо и начинаю реветь, – Я теперь уроооооодливый… Ты меня остааааавишь… Мне страааааааашно…
– Тихо, солнышко, успокойся. Глупости это все. Ты ведь умница. Ты – мой Терни, – и почти на грани звучания, за секунду до начала моей настоящей истерики, – Я приручила тебя, теперь мне некуда от тебя убегать.
…
Утро началось с мягкого воркования голубей. Открываю глаза и вижу, что Кудрявая сидит рядом с окном, окруженная несколькими сизарями, и тихонько обсуждает с ними что-то. Потягиваюсь, топырю уши и зачем-то вздыбливаю шерсть. Птицы умолкают, потом что-то быстрое курлыкают и вылетают из комнаты.
– Проснулся? – ласково спрашивает Кудрявая. – Кушать хочешь или у Единицы позавтракаешь?
– А это удобно? – внезапно смущаюсь. Мне хочется провести со своей волчицей как можно больше времени, но… Но и Таисия вряд ли позвала бы в гости просто так. Наверное, надо бежать к ней, а там… Теперь ведь из Стольного хозяйка ни ногой, значит, и мне тут оставаться. С ней. И с Ней.
– Первая всегда отличалась особой гостеприимностью, а ее жена – отличными кулинарными способностями. Таисия – единственная Валькирия, живущая не в Казармах, а в собственном доме. К ней в гости иногда сама Добрыня захаживает.
– А кто это? – спрашиваю робко, боясь показаться глупым. Сейчас постоянно боюсь, что сделаю что-то не то. Теперь я ведь немногим лучше калеки. Как только Кудрявая будет меня терпеть?… Если будет.
– Это… Начальница над всеми Валькириями, – рассеянно отвечает она и решительно добавляет, – Терни, иди к Единице. Когда вернешься, нам надо будет с тобой поговорить. Ты согласен с этим?
