– Рано мне еще о таком думать, – смущенно бурчу, – Еще даже окончания родового нет, какая тут любовь…
– А мне показалось… – задумчиво протянула она, но тут же подхватилась, – ну да ладно. Итак, пойдем под водой. Так и быстрее, и безопаснее. Так что становимся рядом купол накину.
***
Хозяйка отказалась с нами ехать. Почему я не удивлен? Судя по всему, действительно основательно подпортил ей обедню своим предварительным общением с Оракулицей. Нет, ну а что тут уже сделаешь? В любом случае, ей надо остыть. Но Валькирия без фамилиара?
Хотя кого когда слушала моя хозяйка? Она даже Княгине не подчиняется… Куда уж тут моим жалким попыткам напроситься в сопровождающие. Ну и ладно. Хочет идти одна пускай идет, только глаз не спущу с нее. На всякий случай.
Однако мое беспокойное ожидание продолжалось недолго. В какой-то момент сквозь толщу воды, сквозь сотканный купол и мою обиду я даже не почувствовал – почуял беду.
– Я наверх! – коротко сообщаю Единице, даже не удосуживаюсь посмотреть, услышала она меня или нет, и бросаюсь вон из-под спасительного кокона. Тут же в уши забивается вода, в носу начинает противно щипать, шерсть намокла и потяжелела, но некогда плести чары, некогда. Хозяйка никогда не позовет меня, потому что привыкла рассчитывать только на собственные силы. На собственные. Которые сейчас вряд ли помогут. Потому что… Потому…
Выныриваю на поверхность, несколькими сильными гребками подплываю к берегу и несусь со всех лап в лес. И метров через тридцать вижу…
– Отойди от нее! – мне страшно. Мне по-настоящему страшно. Но за хозяйку куда страшнее.
– Кто тут у нас? – древняя сила, скрывающаяся в теле человека, протянула ко мне свои щупальца, но я отскакиваю и медленно подхожу к Виктории, безвольно лежащей на земле. Становлюсь над ней и замираю изваянием. Пастырь Волков не уйдет сам, просто так. Если уж и появился, то без откупа и думать нечего от него живым уйти. Что же натворила моя хозяйка?
– Что она сделала? – говорю как можно тверже, вздыбив шерсть на загривке и ощерившись.
– Мои орты были уничтожены. Она направила моих мальчиков на гибель. И теперь должна заплатить за это.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю, а в уме прикидываю самый лучший расклад. Лучшего все не придумывалось, зато худших находилось в избытке.
– Жизнь. Я еще милостив за троих ортов беру только одну ее жизнь. А ведь мог бы и…
– Стой! – зажмуриваюсь на секунду, а потом быстро, чтобы не испугаться, выдаю: – Тебе нужна жизнь? Я меняю ее на свою. Смотри, Пастырь, какой обмен. Я волк. Я молод. Я буду служить тебе столько, сколько прикажешь. Только отпусти ее.
Он с усмешкой рассматривает меня с ног до головы, видимо, приметив голенастые лапы, мокрый мех и, кажется, даже взгляд, который оставался перепуганным, как бы я ни старался придать ему уверенности.
– Ты это что же, торговаться со мной вздумал?
– Это не торг! Это обмен. Жизнь за жизнь. Смотри, ты и так ее искалечил, твоя жажда мести удовлетворится уже причиненной болью… А теперь возьми меня вместо нее.
– А ты знаешь, о чем просишь? Ты будешь служить мне вечно, выполнять приказы беспрекословно, никогда не увидишь ни семьи, ни друзей, ни свою хозяйку, ни свою волчицу, – усмехается Пастырь.
Я дергаюсь. Это мой приговор, да? Но разве не должен я отдать все за свою хозяйку? Совсем все? И тенистую Зону с ручьями, и сестренку Альбу, и маму, тщетно ждущую меня назад, и Единицу, такую улыбчивую и теплую, и маленькую девочку Оксану, такую одинокую среди людей и среди фамилиаров, и Викторию, мою хозяйку, мою чудесную, добрую, замечательную хозяйку? И Кудрявую… Свою Кудрявую, янтарноглазую, ласковую, заботливую… Любимую свою волчицу, к которой так стремился… И ее. Все отдать за жизнь своей Валькирии, за свою честь, за свою веру в чудо и в их с Княгиней счастье.
– Я буду служить тебе вечно, – говорю глухо и опускаю голову. – Буду выполнять приказы беспрекословно. Никогда не увижу ни семьи, ни друзей, ни своей хозяйки, ни… ни Кудрявой. Только отпусти ее.
– Ты странный волк, – вдруг говорит Пастырь. – И ты ведь понимаешь, на что себя обрекаешь. И ты готов нести эту ношу. Потому что хочешь уберечь от меня тех, кого любишь. Сам себя загоняешь в ловушку, только чтобы другие были свободны. Я никогда не видел ничего подобного.
– Отпусти ее, – повторяю устало. Не хватало еще только выслушивать его философствования для полного счастья.
– Подойди ко мне, – вдруг зовет Пастырь. И я иду. Иду сам, без магии, без насилия, иду просто к нему, уже отказавшийся от всего, почти мертвый волчонок.
Но он вдруг прижимает ладонь к моей левой щеке чуть ниже глаза, там все обжигает неимоверной болью, и я вою, вою впервые в жизни по-настоящему.
– Слушай меня, волк, – присев на корточки, Пастырь смотрит мне в глаза, хотя теперь из-за слез вижу только какой-то расплывчатый силуэт: – Ты мне не нужен мертвым. А в момент заключения нашей сделки ты был бы мертв. Оболочка ничто. Важно наполнение. Ты отказался от себя. Ради них, конечно же. Но это того не стоит. В тебе больше ничего не осталось. На твоей щеке клеймо. По сути, это показатель того, что ты моя собственность. Удивительно, но ты первый предмет роскоши в моей коллекции. Будешь жить, любить, радоваться и исполнять свои желания. Тогда ты будешь гордостью моего собрания волков. И никогда больше не отказывайся от всего, что тебе дорого. Иначе ничто не будет иметь смысла.
