Предпоследний день грусти - [36]

Шрифт
Интервал

Но наступил момент, когда я уже не могла более сочинять в своем замкнутом мире. Мне чего-то не хватало. Я знала мать в последние минуты жизни. Но я ничего не знала о ее детстве, юности. Еще я не знала религии моей матери. Но понимала. Что во многом ее гибель обусловлена. Или чрезмерной верой в Бога. Или чрезмерным неверием в него. И во всем этом я решила разобраться. И я покинула свое каменное царство. Простившись на время с самым дорогим. Самым бесценным. Чем обладала. Своим одиночеством. И я уже знала, куда мне идти.

Я открыла дверь маленькой, старинной церквушки. Давно реставрированной новым временем. Здесь когда-то. Давным-давно. Тысячу лет назад. Когда я еще не знала, что такое земля. И что такое небо. И что такое море. А, возможно, и знала. Но видела это глазами сморщеного старца. Или глазами степного зверя. Или свободной птицы. Или чувствовала корнями и листвой одинокого дерева. Или сама была и морем. И землей. И небом. Здесь давным-давно. Черноволосенькая, неправдоподобно красивая девушка Катя. Венчалась с умницей и добряком Митей. И они, крепко держась за руки. Торжественно шествовали по этому храму. Под печальные звуки органа. Могли ли они тогда знать, как сложится их жизнь. Возможно, они стояли именно на этом месте. И мой ботинок твердо ступил на мраморый пол. Да. Я почувствовала. Именно на этом месте. И мне показалось, что частицы прошлого моей матери и моего отца здесь застыли навеки. И дыщат на меня венчальным платьем. Черным фраком. И юностью.

В церквушке было удивительно тихо. И пусто. И мрачно. Только запах сгоревших свечей говорил о недавно прошедшей службе. Моей природе были незнакомы подобные храмы. Их строгость. Их холод. Я предпочитала вакхические шествия несправедливо свергнутых Богов. Я предпочитала их силу. Их мудрость. Их желание думать о жизни. А не наоборот.

– Катя, – отчетливо услышала я чей-то шепот. – Катя. Катенька. Катерина.

Так нежно. Так трепетно.

И я отыскивала взглядом. Откуда раздаются эти приглушенные звуки.

И вновь.

– Катенька, Катя…

Я покачнулась. На мгновенье прикрыла глаза. И резко их открыла. И заметила мелькнувшую в полумраке тень.

– Это вы шептали, – тоже шепотом спросила я.

– Мне показалось, – услышала я низкий голос. – Извините. Я ошибся. Это всего лишь недоразумение. Я, видите ли, немного близорук.

И тут я спросила наугад. Как всегда полностью полагаясь на свою интуицию.

– Вы ее знали близко. Я знаю. Вы были близки с моей матерью. Почему вы прячетесь? Я знаю вас, – сказала я во мрак. Человеку. Которого, может быть, никогда в жизни не видела.

– Матерью? Боже, как я сразу не догадался, – его низкий голос дрогнул.

– Но откуда вы знаете? Вы не можете знать. Это тайна. Которую она унесла с собой. И я верю ей, – вновь зашептала тень.

– Мне тяжело разговаривать. Не видя глаз. Поверьте…

И он сделал шаг вперед. И ступил на слабый лучик света. Пробивающийся через приоткрытую дверь. Я ошиблась. Я видела этого человека. Но никогда лично его не знала. И от неожиданности я вздрогнула. Но в полумраке он этого не заметил.

Это был известный в прошлом художник. Это он написал портрет моей матери. До сих пор стоящий на полу в моем доме. В прошлом это была довольно скандальная. Сложная личность. Он начинал с авангарда. Затем был замешан в каких-то грязных политических играх. Потом он стал чуть ли не лучшим в нашей стране иконописцем. И наконец он принял сан священнослужителя. Его жизнный путь был довольно типичен. От тяжких грехов – к раскаянию. И это нелегкий путь. И он может стать достойным в случае искренности.

Но я лично не знала этого человека. И я внимательно разлядывала его. Он был очень высок. Очень… Нет, не толст. А просто огромен. И что подкупало сразу – это его сила. Сила, исходящая не только из его мощной фигуры. Из его черных решительных глаз. Эта сила исходила из его облика. Из его одежды. Отрывистых жестов. Неподвижной мимики. И этой силой наполнялась церковь. И эта сила передавалась мне. И уже трудно было усомниться в его истинном предназначении на земле. Которое он понял только в конце жизни. В его безграничных возможностях помочь людям. Но что странно. Противоестественно. Что невозможно было и усомниться в его сомнительном прошлом. И мне это сразу бросилось в глаза. Как это возможно совместить – сказать трудно. Возможно. Только моя мама дала бы ответ на этот неразрешимый вопрос.

– Я хочу предложить вам покинуть это место, – тихо сказал он.

– Покинуть? Покинуть… Нет, пожалуй, без исповеди я никуда отсюда не уйду.

– Вы толкаете меня на неверный шаг.

– Свой неверный шаг вы уже давным-давно сделали. Но исповедоваться вам придется лишь сегодня.


От него исходила какая-то невероятная сила. Даже не сила. А силище. Она исходила не только из его мощной фигуры. Из его черных решительных глаз. Этой силой светился весь его облик.

Катенька впилась в него глазами. И смотрела не отрываясь. Как завороженная. И его сила передавалась ей. Заполняла. Поглощала ее…

С ним Катю познакомил ее будущий муж Митя на одной из вечеринок. И Катя не переставала им восхищаться. Его силой. Его картинами. Его иконами. Которые он только начинал писать. Тем самым стараясь искупить свое прошлое.


Еще от автора Елена Сазанович
Всё хоккей

Каждый человек хоть раз в жизни да пожелал забыть ЭТО. Неприятный эпизод, обиду, плохого человека, неблаговидный поступок и многое-многое другое. Чтобы в сухом остатке оказалось так, как у героя знаменитой кинокомедии: «тут – помню, а тут – не помню»… Вот и роман Елены Сазанович «Всё хоккей!», журнальный вариант которого увидел свет в недавнем номере литературного альманаха «Подвиг», посвящён не только хоккею. Вернее, не столько хоккею, сколько некоторым особенностям миропонимания, стимулирующим желания/способности забывать всё неприятное.Именно так и живёт главный герой (и антигерой одновременно) Талик – удачливый и даже талантливый хоккеист, имеющий всё и живущий как бог.


Солдаты последней войны

(Журнальный вариант опубликован в «Юности» 2002, № 3, 4, 6. Отрывок из романа вышел в сборнике «Московский год прозы-2014», изданный «Литературной газетой».)Этот роман был написан в смутные 90-е годы. И стал, практически, первым произведением, в котором честно и бескомпромиссно показано то страшное для нашей страны время. И все же это не политический бестселлер, а роман о любви, дружбе и предательстве. О целом поколении, на долю которого выпали все испытания тех беспокойных и переломных лет. Его можно без преувеличения сравнить с романом Эриха Мария Ремарка «Три товарища».


Улица вечерних услад

Впервые напечатана в 1997 г . в литературном журнале «Брызги шампанского». Вышла в авторском сборнике: «Улица вечерних услад», серия «Очарованная душа», издательство «ЭКСМО-Пресс», 1998, Москва.


Поликарпыч

«…– Жаль, что все так трагично, столько напрасных жертв на той войне. Все так нелепо, – сказал дворник. – Хотя что с нашего человека возьмешь. Ни разума, ни терпения. А ведь все наша темнота, забитость. А все – наше невежество. Все бы бунт сотворить, «бессмысленный и беспощадный». Все нам кровушки подавай… Плохо мы людей знаем, ох, плохо. Да, с денег все начинается. Ими все и заканчивается. На всей земле так. И наша родина – не исключение.– У нас с вами, господин Колян, разные родины. Наша пишется с большой буквы, – Петька пристально посмотрел на дворника, и тот поежился под жестким взглядом…».


Сад для бегонии

Впервые опубликованав авторском сборнике «Улица Вечерних услад», 1998 г ., «ЭКСМО Пресс».


Маринисты

Повесть впервые напечатана в 1994 г. в литературном журнале «Юность», №5. Вышла в авторском сборнике: «Улица Вечерних услад», серия «Очарованная душа», издательство «ЭКСМО-Пресс», 1998, Москва.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.