Предисловие к книге Джеймс Генри 'Повести и рассказы' - [4]

В "Дэзи Миллер" уже проявилось незаурядное мастерство Джеймса в воссоздании атмосферы действия. Поэтический колорит Италии, в частности, великолепно уловлен им и в этой новелле, особенно в изображении ночного Рима, и в "Письмах Асперна", действие которых развертывается в Венеции. В предисловии к этой повести Джеймс с особым лирическим чувством говорит о своих личных воспоминаниях об Италии, которые определили тональность "Писем Асперна" и придали "всей истории романтическую гармоничность".

В январе 1887 года Джеймс занес в свою записную книжку поразившую его "курьезную историю" о капитане Силсби - "бостонском знатоке искусства и поклоннике Шелли". Он записал и подробности "любопытного приключения" Силсби, пересказанные ему одним из его знакомых. "Мисс Клермонт, бывшая любовница Байрона (мать Аллегры), жила до недавнего времени здесь во Флоренции, достигнув глубокой старости, лет восьмидесяти или около того [*Клер Мери Джейн Клермонт (1798-1879) была падчерицей Годвина и сводной сестрой его дочери Мэри, вышедшей замуж за Шелли. После разрыва с Байроном, который был отцом ее внебрачной рано умершей дочери Аллегры, Клер подолгу жила в доме Шелли и была близким другом этого поэта. Она умерла во Флоренции в глубокой старости, приняв католичество], а с нею жила младшая мисс Клермонт - лет около пятидесяти. Силсби знал, что у них есть интересные рукописи - письма Шелли и Байрона, - знал это давно и лелеял мысль завладеть ими. С этой целью он задумал план поселиться у мисс Клермонт в надежде, что старая леди, по ее дряхлости и упадку сил, умрет при нем и он сможет прибрать к рукам документы... Все произошло так, как он рассчитывал. Старуха умерла, тогда он вступил в переговоры с ее родственницей - старой девой пятидесяти лет - о предмете своих желании. Ее ответ был: "Я вам отдам все письма, если вы на мне женитесь!" Говорят, что Силсби продолжает ухаживать. Здесь, конечно, есть небольшой сюжет: две увядшие, странные, неимущие и презираемые старые англичанки, пережившие свое поколение в заплесневелом уголке чужестранного города, хранящие как свое драгоценнейшее достояние эти прославленные письма. А затем и тайная стратагема фанатика Силсби: как он сторожит и выжидает, как высиживает свое сокровище. Развязка не обязательно должна повторять то, что рассказывают о бедняге Силсби; во всяком случае, общая ситуация сама составляет сюжет и картину. Она меня очень поразила. Интерес будет заключаться в цене, какую должен заплатить герой, какую старуха или наследница потребует за письма. Его колебания, его борьба - ведь он действительно готов почти все отдать..."

Этот наскоро записанный набросок "курьезной истории" в сопоставлении с выросшей из него повестью "Письма Асперяа" позволяет уяснить особенности творческого метода Джеймса. Художник сохраняет почти без перемен фактическую канву, хотя и переносит действие на Флоренции в еще более романтичную и притом богатую "байроническими" ассоциациями Венецию. Он опускает конкретные, индивидуальные подробности биографии героя, которому поручает роль рассказчика. Это уже не "бостонский шкипер", моряк-оригинал, влюбленный в поэзию, а анонимный охотник за литературными редкостями - профессиональный публикатор, биограф, литературный критик. Его имя, его прошлое остаются в тени. Зато на горизонте повести подымается, озаряя все, что в ней происходит, своим магическим сиянием, новое светило, "созданное" воображением Джеймса: никогда не существовавший, но получивший у него полное художественное воплощение гениальный поэт-романтик, своего рода симбиоз Байрона и Шелли, но притом американец по происхождению, сумевший, как и сам Джеймс, с юных лет приобщиться и к европейской культуре.

Драматизм повести [*Пьесы Джеймса не имели успеха, что причинило ему много огорчений; но драматическая напряженность - в соответствии с девизом его записных книжек: "Драматизируй! Драматизируй!" - отличает все его лучшие повести и рассказы. Инсценировка "Писем Асперна" с успехом шла в наше время в театрах Англии и других стран] и ее ироническое звучание, столь характерное для Джеймса, резко усиливаются благодаря постоянно ощущаемому в ней присутствию Джеффри Асперна. Его величие оттеняет мелочность тех лукавых интриг, которые плетутся вокруг его посмертного наследия. Отблеск его любви - навсегда бессмертной благодаря его стихам - придает значительность, даже интригующую романтическую загадочность неряшливой и уродливой старухе Бордеро, ведь это она, прославленная Юлиана [*Это имя (в тексте - Джулиана), возможно, было навеяно поэмой Шелли "Юлиан и Маддало" (1818), где в лице графа Маддало был изображен Байрон, а в лице Юлиана - сам Шелли], воспетая великим поэтом!

Сцена, где умирающая старуха Бордеро застигает своего жильца на месте преступления, когда он готовится выкрасть драгоценные письма Асперна, полна трагического величия. Рассказчик впервые видит великолепные лучистые глаза прежней Юлианы, ослепляющие его пламенеющей в них яростью. Русскому читателю этот эпизод может напомнить соответствующую сцену "Пиковой дамы", скорее "Пиковой дамы" Чайковского, чем Пушкина.