Предела нет - [57]

Гвардии майор Васильев, как острие копья, проник в глубь немецкого тыла и, громыхая гусеницами, на полной скорости продолжал мчаться вперед, кроша и сметая все на своем пути.

2. «Бей, бог войны!»

Штурм Амштеттена

(Продолжение письма бывшего командира отдельного гвардейского дивизиона самоходных орудий бывшему командиру отряда разведки)

«…восстанавливая согласно Вашей просьбе подробности этого удивительного дня, продолжаю его описание с того момента, когда мой дивизион в недоумении остановился на шоссе Санкт-Пельтен — Амштеттен, в нескольких километрах от Амштеттена.

Наши самолеты продолжали виться роем над городом. Доносились тупые удары взрывов.

Прорываться через город нужно было во что бы то ни стало, и быстрее. Решение созрело: воспользовавшись действиями нашей авиации, штурмовать Амштеттен!

Выпрямившись в люке своего танка, я подал команду.

С остатками боеприпасов и с неполными баками горючего мои танкисты и артиллеристы, как львы, бросились на город!

Само собой разумеется, нашим наиболее надежным союзником был моральный фактор — уверенность в близкой победе. У гитлеровцев же, наоборот, было сознание неминуемого и очень близкого поражения, а отсюда, понятно, и паника.

За время войны я участвовал во многих боях, которые теперь даже и не смогу перечислить. Но то, что я увидел в Амштеттене, не идет ни в какое сравнение с виденным мною до сих пор. А ведь многие военные специалисты на западе считали, что немецкая армия не подвержена панике. В Амштеттене, однако, я увидел панику, если можно так выразиться, в классическом ее воплощении.

Давя гусеницами машины, повозки и пушки, расстреливая сопротивлявшихся гитлеровских солдат и офицеров, мы ворвались на восточную окраину Амштеттена.

Наша авиация, сделав несколько заходов и сбросив свой груз на город, продолжала кружить над ним и обстреливать улицы из пулеметов.

Ей удалось поджечь много машин с боеприпасами. Боеприпасы стали рваться и косить вражеских солдат, которыми был буквально забит город. Вокруг стоял сплошной гул.

Некоторое время мой дивизион не мог пробиться в центр Амштеттена через скопление людей и техники. Готовя город к обороне, гитлеровское командование воздвигло на улицах баррикады (стены из бутового камня), оставив между ними только узкие проходы. Стоило какой-нибудь машине застрять в этом проходе, как все движение останавливалось.

Немцы сами себе устроили ловушку. Еще до нашего появления гитлеровские войска большими массами подходили к городу, но пройти через город было очень трудно, и поэтому они непрерывно накапливались в нем. Мы подоспели как раз в тот момент, когда наша авиация пробомбила их, и по мере сил довершили панику. Думаю, что в то время в Амштеттене находилось несколько тысяч немецких солдат и офицеров.

С великим трудом мы пробились к центру города. Гитлеровские солдаты и офицеры были в полной растерянности. Я заметил там даже двух или трех генералов, которые могли бы взять в свои руки управление войсками и организовать хоть какое-нибудь сопротивление. Но, видно, генералы проявили абсолютное безразличие ко всему.

Это поразило моих артиллеристов и танкистов. Прошло всего около трех часов, как мы побывали в Мельке, а между тем разница в реакции гитлеровцев была огромная.

В Мельке нас забрасывали гранатами и активно обстреливали из окон и чердаков. В центре же Амштеттена не стрелял никто. Вал паники как бы катился впереди нас, и он полностью захлестнул этот город.

Я с удивлением увидел, что мои артиллеристы и танкисты, как ни были они разгорячены, раскалены, вдруг перестали стрелять из своего личного оружия в гитлеровцев. Даже как-то трудно было это осознать. Вот перед тобой немецкий генерал, офицер или солдат. Он вооружен, но не стреляет в тебя. Просто стоит в толпе на тротуаре, как обычный пешеход, или прижимается спиной к стене дома и смотрит на проходящие советские самоходки и танки. Некоторые гитлеровцы тянут руки вверх, некоторые не тянут. Но у всех написано на лицах: «Больше не воюю!» Морально они были разоружены, а ведь нам, советским воинам, непривычно стрелять в разоруженных людей.

Прорвавшись через Амштеттен, мы уже без боя двинулись навстречу американскому танковому эскадрону, который, по словам его разведчиков, высланных вперед, остановился в городе Штернбург».

На абордаж!

(Продолжение письма)

«Американским танковым эскадроном командовал очень приветливый подполковник. Но прежде чем начать с ним разговаривать, я попросил разрешения вымыть руки. Подойдя к умывальнику, я увидел в зеркале свое лицо. Оно было почти черным от пыли, с грязевыми потеками. Белели только белки глаз. Как мог американец, одетый в чистый, безупречно выглаженный комбинезон, пригласить такого черномазого к себе в дом?

Я, признаюсь, не знал, как вести себя с американцем. Получая перед рейдом ночью задачу, я не думал о встрече с войсками союзников и в связи с этим не задал командиру дивизии ни одного вопроса, касающегося этой возможной встречи.

Подполковнику была при мне вручена радиограмма. Прочтя ее, он быстро вскинул на меня глаза, потом, видимо встревоженный, быстро жестикулируя, начал что-то объяснять переводчику. Им был солдат-американец, не то югославского, не то польского происхождения. Он коверкал русские слова и, видя, что я плохо его понимаю, очень нервничал. Наконец я понял, что с востока к Штернбургу приближаются немецкие тяжелые танки. Переводчик прибавил: «Господин подполковник выражает свое глубокое сожаление, но ничем не сможет помочь русскому офицеру, так как располагает только легкими танками». Эту-то фразу я понял, вернее, уловил ее смысл.