Предел - [49]

Стало быть, оставалась другая возможность. Алиса знала о предстоящем предложении, не имея в то же время ничего общего с Правлением. Она информировала Снеера о будущем, представляя его как свершившийся факт, и при этом предлагала свою помощь или же поддержку в случае возникновения неуточненных трудностей. Что же это могло означать? От чьего имени она обращалась к нему, избрав для этого шутливую форму ворожбы, которая уже начинала исполняться. Если она не была связана с Правлением, не действовала от его имени, то, может быть… вела какую-то игру против него?

Таинственное исчезновение девушки, странный презент в виде медного браслета, песенка, как оказалось, изъятая из обращения, – все вместе взятое укладывалось в такую гипотезу. А может, Алиса намеревалась использовать Снеера для чего-то еще до того, как он окажется в кругу нулевиков, связанных с высшими властями агломерации? Может быть, ей – или некой группе, которую она представляла, – нужен на столь высоком уровне «свой» человек?

Либо все это просто-напросто случайное стечение обстоятельств, – пытался он упростить проблему, потому что так легче было убедить себя в том, что Алиса – обыкновенная девица, проявившая к нему благосклонность без каких-либо тайных намерений.

Однако на дне сознания притаилось подозрение, что вокруг его особы идет какая-то странная игра скрытых сил, которую он не в состоянии уразуметь. Он подумал, что – быть может – браслет и песенка Дони Беля могут содержать недостающие элементы головоломки, которую следовало разгадать.

Несколько секунд он постоял перед витриной огромного продуктового магазина, бездумно рассматривая полки, заставленные различными упаковками, корзины с овощами, ряды банок и бутылок. Эта картина пробудила в памяти воспоминание о давно минувшем времени, неопределенную, вызывающую спазм в горле тоску. Снеер вошел в магазин, выбрал из кучи пластиковых корзин самую большую и, двигаясь вдоль полок, наполнил ее по края. Подольше задержался у небольшого автомата, искушающего цветастыми коробочками со сладостями и пачками жевательной резинки. Улыбнулся своим воспоминаниям, долго выбирая нужную кнопку. Спрятал в карман полученную пачку, положил сумку на пульт и сунул Ключ в кассовый автомат.

Сумма, показанная кассой, поразила его размерами. Почти все шло на желтые. Питаясь в ресторанах, он не представлял себе, что цены на основные продукты питания так сильно возросли с того времени, когда он но поручению матери совершал домашние закупки.

Он заплатил, забрал корзину и подземкой поехал в Северный район.

Он знал здесь каждый закоулок, хотя последнее время нечасто навещал эти места. Здесь стояли старые дома, помнящие еще дореформенные времена. Они все еще держались, окруженные новыми постройками, хотя их состояние было уже явно безнадежным. Нетиповые, строившиеся по старой технологии, они не подлежали ремонту с использованием современных машин и материалов, поэтому их бросили на произвол судьбы и опеку жителей – в основном пожилых людей, пенсионеров, которые не хотели перебираться в новые районы, упрямо оставаясь в своих понемногу разваливающихся жилищах.

Снеер вошел в один из таких домов. Лестничная клетка стыдливо скрывала во мраке свои обшарпанные стены. Он шел, по привычке нащупывая ногами ступеньки лестницы, подсознательно пересчитывая их и избегая выщербины на их краях. На площадке третьего этажа остановился перед окрашенной коричневой краской деревянной дверью. Несколько секунд колебался, прежде чем нажать кнопку звонка.

За дверью медленно приближались тяжелые шаги. Низкий тихий голос спросил: «Кто там?», потом дверь широко распахнулась.

Снеер переступил порог и оказался в объятиях старика.

– Пошли, сынок! Мама лежит, чувствует себя неважно, но страшно обрадуется. Мы часто говорим о тебе. Давненько ты не заглядывал!

– Дела, заботы, – улыбнулся Снеер. – Знаешь, как бывает, когда у человека четвертый разряд.

– Эх, ты! – погрозил пальцем отец. – Пора бы уж перестать играть! Жить по-другому.

Они вошли в небольшую кабину, где на кровати лежала мать Снеера. Она сильно сдала с того времени, когда он был здесь последний раз. Уже тогда она болела, но сейчас ей, видимо, стало хуже.

– Я кое-что принес, мама! А на остаток купил себе жевательной резинки! – сказал он, подражая голосу ребенка. – Здравствуй, мама! Ты совсем не меняешься, сколько я тебя помню!

– Ах ты, лгунишка! Ну, иди сюда, покажись! – улыбнулась она, протягивая к нему руки. – Зато ты стареешь.

– Но не становлюсь серьезней, мама! – сказал он, наклоняясь.

Она обняла его и поцеловала, а он, сидя на краю кровати, почувствовал себя странно далеко от всего, что совсем недавно занимало его мысли.

– По-прежнему не работаешь? – спросила она, держа его руку.

– Да что ты! Работаю. Я – артист! – рассмеялся он.

– Ты лентяй без гордости. Всегда был способным мальчиком, но лень родилась раньше тебя.

– Мама! Я действительно артист. Согласись, разве не искусство – делать гения из осла? Впрочем, вероятно, вскоре я займусь кое-чем другим. Мне сделали интересное предложение. Буду зарабатывать столько, что и мне хватит, и вам смогу организовать приличную квартиру.