Предчувствие чуда - [13]

Мама обнимала ее, трогала прохладной ладонью лоб, спрашивала, что приснилось. Марина всегда отвечала, что ничего не помнит, но что-то страшное. На самом деле она все помнила, но боялась рассказывать – вдруг слова каким-то образом заставят бесплотные образы обратиться явью! Такие сны, одинаково ужасные, приходили каждую ночь. В самолете, летевшем в Калькутту, она просыпалась с отчаянным криком. Она видела эти сны в квартире, которую отец арендовал для нее и матери возле колледжа, чтобы не беспокоить жену и детей от второго брака. Во сне отец то сажал ее одну в автобус, то исчезал на многолюдном пляже на берегу океана. Марина уже боялась засыпать. Страх преследовал ее все время, пока они гостили в Индии, и в конце каждой поездки родители решали, что все это – слишком сильная эмоциональная нагрузка для ребенка. Отец обещал чаще бывать в Миннесоте, но обещания не выполнял. Спустя неделю-другую после возвращения домой людские толпы, преследовавшие ее по ночам, постепенно редели, распадались на небольшие группы и таяли. Вскоре Марина забывала о страшных сновидениях. Забывала и мать, а через год начинались разговоры о том, что Марина теперь совсем большая и можно уже подумать об Индии.

Возможно ли, что никто из родителей не позаботился почитать о многочисленных побочных эффектах лариама?! Марина полагала, что рано или поздно сама разобралась бы в этой загадке, если бы не умер отец. К тому времени она училась в колледже и не приезжала в Калькутту уже три года. Навести Марина его, уже будучи взрослой, – сама прочла бы инструкцию. Правда, люди редко задумываются над привычными симптомами. Марина долгие годы была уверена, что кошмары возникали у нее от встречи с Индией, от встречи с папой. А виновато было лекарство от малярии. Лекарство, а не семейные обстоятельства, лишало ее возможности видеться с отцом.

– Разумеется, я знала, что это из-за лариама, – сказала ей по телефону мать. – Мы с твоим отцом всегда беспокоились из-за этого. У тебя была такая ужасная реакция.

– Тогда почему ты не объяснила мне?

– Как можно сказать пятилетнему ребенку, что ему будут сниться кошмары? Это привело бы только к новым кошмарам.

– Верно, пятилетнему нельзя, – согласилась Марина. – Но ты могла бы объяснить мне все, когда мне было десять – и уж тем более, когда мне было пятнадцать.

– Узнав об этом в пятнадцать, ты бы отказалась принимать таблетки.

– Ну и что? Наступил бы конец света?

– Да, если бы ты заболела в Индии малярией. Ты могла бы умереть. Удивительно, что проблема сохранилась до сих пор. Я думала, что за эти годы появилось нормальное лекарство.

– И да, и нет. Новые лекарства не так бьют по мозгам, но и не защищают от разных штаммов малярии.

– Скажи на милость, зачем ты опять принимаешь лариам? – спросила мать.

Она лишь сейчас поняла самое главное.

– Ты хочешь поехать в Индию?

Что примечательно – в кошмарах почти ничего не изменилось. В сорок два года Марина по-прежнему держалась за отцовскую руку, толпа вокруг них вздымалась, словно волны прилива, и она снова теряла отца. В реальной жизни такого насильственного физического расставания никогда не было, и все-таки страх перед ним сидел в ее подсознании. Неприятности, происходившие с Мариной наяву, – достойные кандидаты в ночные кошмары – никогда не беспокоили ее во сне, и Марина считала это большой удачей.

Она зажгла свет в ванной. Руки дрожали. Марина обтерла лицо и шею влажной губкой, стараясь не глядеть в зеркало. И с удивлением обнаружила, что в два часа ночи понимание природы своих кошмаров нисколько не утешает. В голове вертелось лишь легкомысленное предостережение врача о том, что ей, возможно, захочется прыгнуть с крыши. Все эти двадцать пять лет ее худший страх, ужас выскальзывающей отцовской руки, просто таился в ней, выжидая, когда Марина снова примет нужное лекарство.

– Что ты думаешь насчет похорон? – спросила Марина у Карен Экман.

Они не виделись целую неделю, с того снежного дня, когда Марина и мистер Фокс явились к ней домой. Утром Марине предстояло лететь в Бразилию, и обе женщины решили, что надо поговорить напоследок, правда по разным причинам. Марина хотела выяснить, по-прежнему ли Карен верит, что Андерс жив, или все же смирилась со своим несчастьем. А Карен хотела убедиться, что Марина не пойдет на попятную.

Марина приехала к Карен вечером, когда удлинившийся день только-только перешел в сумерки. Мальчики уже почистили на ночь зубы и смотрели телевизор в комнате, примыкающей к кухне. Теперь эта роскошь позволялась им каждый вечер – а прежде ограничивалась выходными. Войдя, Марина сказала «привет», но они даже не повернули головы. Двое младших пробормотали в унисон «привет», когда мать потребовала поздороваться, а старший так ничего и не ответил. Мистер Фокс совершил ошибку, сказав Марине, что ее, а не Андерса хотели послать на поиски доктора Свенсон. Весь мир представлялся ей теперь чередой бесконечных «а если?..».

– Закажу заупокойную службу. Для похорон нужно тело, – негромко ответила Карен.

– Извини, – сказала Марина. – Конечно, заупокойная служба.

Карен заглянула в комнату, где мальчики в теплых рубашках и фланелевых пижамных штанах валялись на длинном, обитом вельветом диване. Младший, самый светленький, устроился на Буяне, как на коврике. Все трое не отрываясь глядели на экран, будто были присоединены к телевизору невидимыми проводами.