Предательство Тристана - [49]

И на мгновение Меткалф позволил своему сердцу воспарить вместе с нею. На него нахлынули воспоминания о том, как он впервые увидел ее, когда она танцевала в «Тристане и Изольде»; это было первое и последнее представление этого балета. Со стороны Игоря Моисеева было просто глупо пытаться поставить балет на немецкую музыку, и Комиссариат культуры не замедлил указать ему на ошибку. Время, имевшееся у Меткалфа и Ланы, было отрезано, как казалось, окончательно и бесповоротно. И все же воспоминания об их коротком романе еще долго заставляли его лихорадочно перебирать возможные варианты. Как он, вообще, мог позволить ей уйти? А вдруг у него имелась какая-то возможность остаться? Хотя, конечно же, это был мимолетный роман и ничего больше; он никогда не собирался остаться в Москве, а она не собиралась никуда уезжать.

И теперь он мучительно гадал, что могло произойти с нею. Какой она стала под неумолимым воздействием шести прошедших лет; что она собой представляет? Осталась ли она той же самой хрупкой, порывистой девушкой?

И во что он намеревается ее втравить?

Внезапно занавес упал, зал взорвался аплодисментами, и Меткалф сам удивился своей мечтательности. Начался антракт. Весь первый акт он просидел, углубившись в свои мысли, в свои воспоминания о Лане. Он понял, что его глаза полны слез.

И тут он снова услышал голос сзади, совсем близко:

– Ведь правда, от нее невозможно оторвать взгляд? Я никогда себе этого не позволяю.

Меткалф медленно повернулся и увидел, что человек из ГРУ сидит на своем месте и энергично аплодирует. От движения его рук китель слегка вздернулся – лишь настолько, чтобы можно было заметить тусклый отблеск металла из-под крышки кобуры.

Блестящий никелированный пистолет Токарева калибра 7,62 мм.

Я никогда себе этого не позволяю.

Что он имел в виду?

– Да, она – нечто исключительное, – согласился Меткалф.

– Вот я и говорю: никогда не пропускаю ее выступлений, – продолжал офицер ГРУ. – Я смотрю на нее уже много лет. – Его тон производил впечатление доверительного и притом двусмысленного, даже угрожающего: голос настоящего недоброжелателя.

В зале зажегся свет, и зрители поднялись со своих мест.

Антракт в Большом, как и в большинстве российских театров, неизбежно означал посещение буфета, предназначенного для посетителей. Там предлагали водку, шампанское, красное и белое вино, копченую лососину и осетрину, ветчину и салями, холодного жареного цыпленка. Учитывая то, насколько в это время плохо питались москвичи, получавшие продукты по карточкам, не следовало удивляться той давке, которая образовалась у входа в зал со столиками.

Офицер ГРУ поднялся одновременно с Меткалфом и, казалось, намеревался следовать за ним по пятам. Однако толпа была слишком плотной, и Меткалф сумел вовремя нырнуть в дверь, ведущую в фойе, оставив русского далеко позади. Интересно, что русский станет делать, спросил себя Меткалф, увидев, что его подопечный перехватил инициативу? Меткалф внимательно следил за развитием событий. Было очевидно, что этот человек не собирался вести тонкую игру и не пытался слиться с толпой.

Грушник не мог не видеть, как Меткалф протискивался сквозь толпу, не обращая внимания на протесты расталкиваемых. «Молодой человек, не надо лезть без очереди!» – сурово выговорила ему чопорная пожилая женщина. Это было типичное поведение: русские, особенно женщины в возрасте, обожали поучать незнакомых людей насчет того, как им следует себя вести. Они обязательно подняли бы крик, увидев в холодную погоду человека без шапки. Ваши дела они считали своими.

– Простите, – учтиво отозвался Меткалф.

Выбравшись в фойе, он протиснулся в сторону через еще более плотную толпу и оказался достаточно далеко от человека из ГРУ; тот должен был потерять его из виду, по крайней мере временно.

Он знал, куда идти. Он бывал в Большом бесчисленное количество раз, навещая здесь Лану, и расположение помещений за кулисами было ему известно даже лучше, чем большинству завзятых театралов.

Облаченный в смокинг, с серьезным выражением лица, он смог беспрепятственно пробиться к выкрашенной в цвет слоновой кости двери с табличкой «Вход воспрещен». Она была не заперта; насколько Меткалф помнил, так было всегда. Однако внутри находился охранник или, как его называли в России, дежурный, смуглый рябой мужчина в синей униформе, сидевший за столом. Типичный советский мелкий начальничек, ничем не отличавшийся от таких же мелких начальничков царских времен: совершенно безразличный к своей работе, но притом проявлявший отчаянную враждебность к любому, кто смел бросить вызов его власти.

– Подарок для примы-балерины, мисс Баранова… – проговорил Меткалф по-русски с сильным британским акцентом. – От британского посла, моего дорогого босса.

Дежурный подозрительно взглянул на него и поднял руку, преграждая путь.

– Сюда нельзя, – заявил он. – Дайте мне ваш подарок, и я позабочусь, чтобы его передали по назначению.

Меткалф рассмеялся.

– О, боюсь, что сэр Стаффорд Криппс ни за что не одобрит меня, если я послушаюсь вашего совета, мой друг. Слишком ценный подарок, и если что-нибудь с ним случится… знаете, я не хочу даже думать, какой может произойти международный инцидент, особенно если он завершится служебным расследованием. – Стивен сделал паузу, извлек из кармана заранее приготовленную пачку рублей и вручил их охраннику. Глаза у того так расширились, что, казалось, могли вот-вот вылезти из орбит: возможно, сумма взятки превышала его месячный заработок.