Предательство - [71]

Молодая кормилица внесла в дом ясноглазую, счастливую, приветливо лепечущую девчушку и поднялась с ней по лестнице в детскую. Маленькая красавица наслаждалась всеобщим вниманием. Два лакея вынесли из кареты многочисленные принадлежности, непременные спутники любого малыша, которые перевезли из Билтон-Хаус.

Изабелла помогла устроиться кормилице, искренне преданной своей юной подопечной. Когда Шарлотта была выкупана, накормлена и уложена в кроватку, Белла склонилась над своей приемной дочуркой, внезапно осознав, что та заняла отныне в ее сердце постоянное место. Молодая женщина впервые в жизни испытала теплое, нежное, всеобъемлющее чувство, которое охватывает всех матерей при взгляде на своих отпрысков. Да, Шарлотта не была ее ребенком, однако из всех живущих на земле Белла лучше всех могла заменить малышке мать. Что бы ни уготовило им будущее, Изабелла поклялась себе постараться как можно лучше узнать девочку и приложить все усилия, чтобы малышка ни в чем не испытывала нужды. Шарлотта и в самом деле была прекрасным, замечательным ребенком, здоровым и крепким, и Белла молила Бога, чтобы Ланс смог полюбить свою дочку.

Когда лорд Бингхэм наконец поздно вечером того же дня вернулся домой и Мастерс сообщил ему о прибытии младенца, он пришел в ярость.

Белла услышала его громкий, сердитый голос, доносившийся из центрального коридора, едва только покинула свою комнату. Расправив подол юбки немного дрожащими пальцами, испытывая тревогу и внутренне трепеща, она спустилась вниз по лестнице, чтобы встретиться лицом к лицу с драконом.

Она обнаружила своего мужа в кабинете, за вечерним бренди. Он стоял к ней спиной. По-видимому, Ланс сильно вымок под дождем, возвращаясь домой верхом на лошади, и теперь снял свой сюртук и перекинул его через спинку ближайшего кресла. Его влажная белая рубашка плотно облегала широкие плечи. Коричневые сапоги для верховой езды были густо покрыты потеками глины.

Почувствовав ее присутствие, он повернулся лицом к двери так резко, что расплескал бренди на рубашку. Едва Белла прикрыла за собой дверь, Ланс пристально уставился на жену, которая при виде выражения его глаз ощутила настоятельную необходимость свернуться в клубок и спрятаться подальше. Оно было напряженным, тяжелым, в нем совсем ничего не осталось от живой теплоты и искреннего веселья, некогда озарявших его лицо. Глаза его сузились, исполненные яда и злобы, губы перекосила жестокая усмешка.

— Так, вы все-таки соизволили увидеться со своим супругом, — язвительно поприветствовал ее Ланс. В голосе его отчетливо звучали саркастические интонации. — То, что вы сотворили, бессердечно и самонадеянно. Как вы посмели мне перечить? Как посмели пойти наперекор моим желаниям и привезти в дом этого ребенка, потакая своим непонятным капризам?

— Это не капризы, и как вы смеете критиковать меня?

— Что вы имеете в виду?

— Не думаю, Ланс, что мне нужно растолковывать вам все по буквам, не так ли? Я сожалею, что прибытие Шарлотты расстроило вас, однако теперь она здесь, так что будет лучше, если вы постараетесь к этому привыкнуть.

— Вы сожалеете? — Он презрительно усмехнулся. — Сожалеете о чем? О том, что вы меня не послушались?

— Да, но не о том, что привезла девочку в этот дом, — здесь ее место, место, которое принадлежит ей по праву.

— Потрудитесь предоставить мне объяснение — разумное объяснение того, с какой стати вы решили, будто обладаете правом поступать против моей четко выраженной воли в отношении моей же дочери.

— Что же, неплохое начало, — нанесла ответный удар Белла, высоко задрав подбородок. — По крайней мере, вы признаете, что у вас есть дочь.

Глаза Ланса смотрели мрачно, губы превратились в тонкую белую гневную линию. Он рванул к своей жене, нависнув над ней, как коршун над кроликом. Белла явственно сознавала, что в нем скрывается ужасная, разрушительная сила, которая, выпусти ее на свободу, способна поглотить ее целиком. Однако храбрая женщина продолжала крепко стоять на ногах, отказываясь подчиниться ему в вопросе, связанном с его дочерью.

— Вы немедленно отвезете ее назад, вы меня слышите?

— Назад куда?

— К моей матери.

— Ваша мать, так же как и я, полагает, что Шарлотте будет лучше находиться здесь, со своим отцом.

— В самом деле? Следовательно, мы должны подумать о чем-то…

Белла резко оборвала его, стараясь сдержать охватившее ее отвращение:

— Боже мой, Ланс, твое отношение к ребенку бесчеловечно. Да что ты за отец? Ты когда-нибудь интересовался Шарлоттой? Узнавал, здорова ли она и все ли с ней в порядке? Неужели она и в самом деле тебя совсем не волнует? Шарлотта еще совсем младенец — твой младенец, — и это ее дом.

— Я уберу ее отсюда. Есть разные способы и средства.

— Что ты сделаешь?

Белла бесстрашно шагнула вперед, вперив в него гневный взгляд. Цвет ее глаз изменялся: вместо обычного теплого зеленого сияния появился холодный блеск изумрудов. На скулах выступил румянец, губы сжались с той же неумолимой решительностью, что и у мужа. Она гордо подняла голову, словно бросая ему вызов, и на мгновение ей показалось, будто в глазах Ланса промелькнуло нечто, что она назвала бы — если бы только слишком хорошо не знала своего супруга — восхищением.