Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью - [130]

— Уверена в этом. Получится один раз, и он сразу захочет еще. Он понимает, что на свободу ему уже не выйти, так что какая разница, один пожизненный срок или два. И он заторопился, даже с риском попасться на этом. Пожалуй, я пока посижу дома.

— Думаю, это правильная мысль. А они сказали, откуда им известно? — спросила Сандра.

— Нет, этого они не скажут.

* * *

Вечером в дверь звонит Мильюшка. Я попросила ее заехать, чтобы мы вместе с ней пробежались по некоторым документам. Она должна знать, что ей делать, если я погибну под пулями. Отпирая дверь, я замечаю на ее глазах слезы.

— Ну что ты плачешь, все же нормально. Ничего со мной не случится, но я хочу, чтобы ты знала, где что находится. Глупо изображать полное отсутствие проблем, нам надо трезво смотреть на вещи. Так что давай-ка прекращай плакать, — говорю я ей.

Бедный ребенок. Я разговариваю с ней строго, а у самой сердце кровью обливается, стоит подумать о ней и двух ее малышах. Я люблю этих ребятишек, и мне ненавистна мысль, что в столь раннем детстве они узнают, что такое смерть. Я опасаюсь, что это травмирует их.

— Можно я приму ванну? А ты со мной? — спрашивает Мильюшка.

Она принимает ванну вместе со мной с самого детства, с тех пор, как научилась сидеть. Со временем я даже заказала для этого ванну на двоих. Это наши драгоценные минуты вместе. Сейчас она просит меня об этом, как пятилетний ребенок.

— Конечно, — киваю я.

В ванной она снова плачет.

— Кто первый вылезает? — Это наш всегдашний вопрос.

— Мне нужно голову помыть, — говорит Мил.

— Ладно, тогда я пошла.

Вдруг она просит меня:

— Мам, а можешь мне голову помыть? Как ты раньше делала?

Она говорит это так, как будто мы больше никогда не увидимся.

— Конечно. Повернись, — прошу я, чтобы она не увидела, как по моим щекам текут слезы. Я мою ее густые каштановые волосы, как делала это всегда, с момента ее появления на свет.

13 марта 2016 года

Соня едет ко мне на ужин. Я велела ей надеть бронежилет, но она не стала.

— Почему ты без жилета? — спрашиваю я.

— Думаю, это без надобности.

— Почему?

— Я все равно везде хожу и так.

— Хочешь облегчить ему задачу?

— Да. Пусть уж лучше меня убьет, чем тебя. Ты хоть сможешь о детях позаботиться, у меня-то это не слишком получается, — твердо говорит она.

Соня говорит совершенно спокойно, как будто уже простилась с жизнью. Я вижу, что она абсолютно серьезна, и это меня пугает. Она действительно считает, что будет лучше, если погибнет она, а не я. Это чушь, и более того, все это совершенно непредсказуемые вещи.

— Но я-то без тебя никак не смогу, — говорю я. — Кто будет убирать мою квартиру? Кто будет туалетную бумагу покупать? Да я без тебя в грязи потону.

Я и впрямь так думаю, но на самом деле хочу сказать этим нечто другое: я люблю тебя, сестричка, и без твоей любви я пропаду.

Это правда. Вместе мы прошли через очень многое, столько всего пережили и такого навидались. Она единственный в мире человек, которому я полностью доверяю, и я даже думать не хочу, что будет, если ее не станет.

— Бокс, мы не позволим ему победить. В следующий раз надень, пожалуйста, бронежилет, ладно?

14 марта 2016 года

Раз уж я сижу дома, надо пользоваться этим вовсю. Я звоню Фрэнсис и прошу ее привезти мою маму, а также мясо, закуски, хлеб и фрукты. Я хочу устроить семейный обед. Соня и Ричи уже здесь. По совету Сони, я попросила Мильюшку больше не приезжать — они могут принять ее за меня.

Мы не похожи внешне, но движемся и ведем себя одинаково, поэтому они могут нас перепутать. Так что своего ребенка и внуков я не вижу.

Маме мы не стали говорить о грозящей нам опасности: ей уже восемьдесят, и она может не перенести такую новость. Меньше знаешь — крепче спишь. Поэтому она просто радуется, что вокруг нее дети, внуки и правнук. Мы едим, пьем и веселимся, нам хорошо вместе. Я радуюсь, видя, как маме это приятно.

Когда они собираются уходить, мама подходит ко мне и говорит:

— Фрэнсис сама на себя не похожа, ведет себя как-то странно. Не знаешь, что с ней?

Моя дорогая мамочка. Она видит Фрэнсис насквозь, потому что они вместе с ее младенчества. Они до сих пор тесно общаются, каждый день созваниваются и минимум раз в неделю придумывают что-то вместе. Между ними существует особая связь, и мама сразу видит, если с Фрэнсис что-то не так.

— Да нет, просто какие-то мелкие дрязги с Соней. Мама и дочка, ну ты же понимаешь. Это ненадолго, не беспокойся, мамуль, — вру я.

Я провожаю всю компанию до дверей. Фрэн идет последней и перед выходом обнимает меня, тихо плача.

— Мам, давай-ка спускайся, а то им придется целый час тебя ждать внизу, — поторапливаю я маму, чтобы она не увидела плачущую Фрэнсис.

— Не плачь, милая, все будет хорошо.

Я пытаюсь утешить Фрэн. Бедная девочка, всю свою сознательную жизнь она живет со страхом надвигающейся гибели своих близких. Какое же это тяжелое бремя для ребенка!

— Ты же не думаешь, что я позволю ему себя убить?

— С папой-то у него получилось, и тебя потерять я не хочу! — ревет она.

— Так не будет. Нужно просто в это поверить. Давай иди к бабуле, а то она догадается, что что-то не так.

— Я тебя люблю, — всхлипывает Фрэн.