Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен… - [26]

«Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил свои способности, — писал про Барклая-де-Толли генерал Ермолов. — Барклай — человек ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле, равнодушен в опасности, недоступен страха. Свойств души добрых!» И далее: «Словом, Барклай-де-Толли имеет недостатки с большей частью людей неразлучные, достоинства же и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов». Ермолов отмечал, что при всех хороших своих качествах Барклай страдал недостатком: «…нетверд в намерениях, робок в ответственности… Боязлив перед государем, лишен дара объясняться. Боится потерять милость его».

С началом войны Барклай-де-Толли, военный министр Российской империи, оставлен императором в качестве ответственного за руководство военными действиями, хотя официального статуса главнокомандующего не имел. И хотя он сумел добиться соединения русских армий под Смоленском, сорвав планы Наполеона разбить русские силы порознь, попытки Барклая-де-Толли сохранить армию любой ценой вызвали недовольство и упреки в его адрес.

Как отмечал в своих записках о 1812 годе писатель, историк, мемуарист Сергей Глинка, Барклай-де-Толли «отступал, но уловка умышленного отступления, уловка вековая. Скифы Дария, а парфяне римлян разили отступлениями. Не изобрели тактики отступлений ни Моро, ни Веллингтон. В древности Ксенофонт, вождь десяти тысяч греков, вел полки свои, обдумывая и рассчитывая каждый шаг. Не изобрел этой тактики и Барклай на равнинах России…

Предприняв войну отступательную, император Александр писал к Барклаю: „Читайте и перечитывайте журнал Петра Первого“. Итак, Барклай-де-Толли был не изобретателем, а исполнителем возложенного на него дела. Да и не в том состояла трудность. Наполеон, порываемый могуществом для него самого непостижимым; Наполеон, видя с изумлением бросаемые те места, где ожидал битвы, так сказать, шел и не шел…»

Дж. Доу. Портрет М.Б. Барклая-де-Толли. 1829 г.

Когда под Смоленском армии Багратиона и Барклая-де-Толли соединились, русское общество ждало, что теперь-то Наполеону дадут генеральное сражение. И когда город был оставлен, это вызвало огромную бурю разочарования: «И Смоленск сдали! Долго ли будут отступать и уступать Россию?!»

«…Мы потерпели страшное поражение под Смоленском, французы провели наших как простаков… Барклай, который по службе моложе Платова, Багратиона и двенадцати генерал-лейтенантов, которые у него под командою, заведует всем войском и так себя ведет, что возбудил к себе общую ненависть», — писала из Москвы 15 августа 1812 года великосветская дама Мария Волкова, выпускница Смольного института. Ее письма к петербургской подруге и родственнице Варваре Ланской с давних пор служили важным источником для исследователей.

Спустя две недели, в конце августа 1812-го, Мария Волкова писала Варваре Ланской из Тамбова: «Не можешь вообразить, как все и везде презирают Барклая. Да простит ему Бог и даст ему сознать и раскаяться во всем зле, которое он сделал».

Солдаты ругали Барклая, считая его изменником, предателем, называя его «немцем», переиначивали его фамилию в «Болтай да и только». Военачальник знал о ропоте солдат, но считал, что выбранная им стратегия правильна.

«…Не завлечение Наполеона затрудняло Барклая-де-Толли, но война нравственная, война мнения, обрушившаяся на него в недрах Отечества. Генерал Тормасов говорил: „Я не взял бы на себя войны отступательной“», — писал Сергей Глинка.

Офицеры тоже были недовольны Барклаем. «Представить не можешь, — писал своей жене генерал Дмитрий Дохтуров, руководивший обороной Смоленска, — какой это глупый и мерзкий человек Барклай».

Особенно преуспел в разжигании ненависти к Барклаю Петр Багратион — без сомнения, храбрейший полководец и любимец солдат, но порой не самый сильный стратег. Он вообще весьма презрительно относится к силам неприятеля.

«Чего нам бояться? — писал он императору. — Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь». «Божусь вам, — пишет он же московскому градоначальнику Федору Ростопчину, — неприятель дрянь, сами пленные и беглые божатся, что, если мы пойдем на них, они все разбегутся».

«За что вы срамите Россию и армию? — обращался он к генералу Ермолову в июле, в начале кампании. — Наступайте, ради Бога! Ей Богу, неприятель места не найдет, куда ретироваться. Они боятся нас…»

«Никого не уверишь ни в армии, ни в России, — писал Багратион в то же время генералу Алексею Аракчееву, — чтобы мы не были проданы… Ваш министр (Багратион имел в виду Барклая-де-Толли. — С. Г.), может, хороший по министерству, но генерал не то, что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего отечества».

Когда под Смоленском произошла личная встреча Багратиона и Барклая, то, по свидетельству очевидцев, Багратион будто бы заявил: «Ты немец, тебе все русские нипочем». — «А ты дурак, и сам не знаешь, почему себя называешь коренным русским», — отвечал Барклай.

В конце концов Александр I назначил нового главнокомандующего русской армией. Уступая этот пост Михаилу Кутузову, Барклай-де-Толли писал царю: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим, я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес».