Предатель - [13]

Пока Владимир звонил, Стас сидел, разглядывал кабинет и ностальгировал по поводу своей, проведенной там, буйной юности, так быстро пролетевшей. Никитин и дозвонился, и за санкцией на обыск сбегал, а потом сел на свое место и преданно уставился на Стаса.

– Что дальше делать?

– Ждать, юноша! Этому тоже учиться надо, потому что впопыхах можно таких дров наломать, что тебе же самому мало не покажется.

Но ждать им пришлось недолго и, едва Крячко взглянул на появившуюся в кабинете женщину, как тут же понял, с этой гром-бабой они намучаются. Эта молодящаяся крупная крашеная блондинка в молодости была очень даже ничего, но с годами поплыла и обрюзгла – может, и попивала, а вот тяжелый характер как был при ней, так и остался. «И угораздило же Васильева с ней связаться! – сокрушенно подумал Стас, наблюдая, как Никитин бьется с ней, как рыба об лед, и с тем же результатом. – Ничего, пусть мальчик зубки поточит, как щенок об тапочку! Опыта наберется! Ему еще с такими зубрами придется сталкиваться, что они ему ой как пригодятся!»

А Васильева стояла насмерть! Ничего не знаю, ничего не ведаю! Поняв, что пора вмешиваться, Крячко, а он сидел у нее за спиной, вкрадчиво сказал:

– Да верю я вам, Тамара Петровна! Верю! Только вот как объяснить, что записочку, якобы предсмертную, Дмитрий Данилович вам еще год назад на прощание написал, когда, вас на адюльтере поймавши, вещички собрал и из дома ушел?

Спина Васильевой напряглась, но сдаваться она не собиралась и снова затянула все ту же песню:

– Ничего я…

– Не знаю – не ведаю! – продолжил за нее Крячко и, обойдя, присел на край стола лицом к ней. – Человек вы в криминалистике несведущий, поэтому я вам исключительно из хорошего к вам отношения объясню, что наши эксперты в два счета выяснят, когда действительно была написана записка. И вот тогда все ваши чистосердечные признания уже гроша ломаного стоить не будут! – И в ответ на ее недоверчивый взгляд покивал: – Точно вам говорю, что выяснят!

– Но я же действительно ничего не знаю! – уже со слезами на глазах воскликнула она и начала сначала: – Он утром ушел, а я в театр к десяти поехала. И вернулась я уже после спектакля, в одиннадцатом часу ночи! Вошла, а в доме темно, хотя Димкины туфли на коврике стояли! Я удивилась, что он так рано спать лег, и на всякий случай решила посмотреть – у него в двери замок врезан, и он обычно запирается, но стекло есть, через которое все видно. А дверь-то оказалась не заперта. Я в коридоре свет включила, чтобы его случайно не разбудить, если он действительно спит, и заглянула, а он за столом сидит, на него навалившись. Я сначала подумала, что пьяный он, хотя таким его никогда в жизни не видела, а потом решила все-таки разбудить его, чтобы он нормально лег, а то еще упадет, не приведи господи. А он без сознания! Вот я «Скорую» и вызвала – хоть и в разводе мы, а все же человек он мне не чужой. Ну, врачи приехали, стали вокруг него суетиться, а потом посовещались, и я услышала, как один другому сказал, что похоже на отравление и нужно ментов вызывать. Тут я уже до смерти перепугалась – ведь на меня же могли подумать!

– А почему вы так решили, если ни в чем не виноваты? – спросил Крячко.

– А милиция… Тьфу ты! Полиция разбираться будет? Я телевизор смотрю! А там все время показывают, как людей ни за что ни про что в тюрьму сажают! Вот я тогда на кухню и шмыгнула. Записочку эту достала и в карман штанов ему подсунула, пока врачи на лестнице курили! А вот ключи от работы, наоборот, забрала, чтобы не пропали. А потом ваши приехали, записку нашли… Ну а дальше вы знаете!

– Зачем же вы ее столько времени хранили? Да еще на кухне? Не самое подходящее место для таких вещей, – заметил Крячко.

– Не ваше дело! – окрысилась она.

– Не будь оно нашим, дражайшая Тамара Петровна, не сидели бы вы сейчас перед нами, – ласково объяснил ей Стас. – Так что же эта записка на кухне делала?

– На стене она в файле висела! – буркнула Васильева, глядя в сторону.

– И повесили ее туда явно не вы, – покивал он.

– Димка это! Чтобы я смотрела на нее и… – Она отвернулась.

– И понимали, что «к старому возврата больше нет», как писал Есенин, – закончил за нее Крячко. – Что ж вы ее со стены-то не сорвали и на клочки не порвали?

– Характер его вы не знаете! – буркнула она. – Да и я, честно говоря, только поначалу бесилась, на записку эту глядя, а потом и замечать-то ее перестала.

Сказав правду, она даже как-то успокоилась и стала чувствовать себя свободнее, только рано она это сделала, потому что Крячко самым радушным тоном сказал:

– Ну, вот видите, самой же легче стало! А как обыск у вас проведем и, бог даст, ничего не найдем, так и вздохнете совсем свободно. В комнате Дмитрия Даниловича вы, надеюсь, ничего не трогали? А то ну как мы найдем отпечатки ваших пальцев, и потом опять вам нервничать придется!

– Да как же им там не быть, если мы наше общее имущество делили? – вскинулась она.

– И опять, уважаемая Тамара Петровна, должен вам объяснить, что отпечатки бывают старые и свежие. Так какие мы там найдем? – улыбаясь ей, как давней и доброй знакомой, спросил Стас.