Преданный предатель - [8]

Какой бы ни была в прошлом семья Иоанна Конрада, в государственный совет, а значит — и на аудиенцию к королю, он явился с достоинством, ничуть не похожим на лакейскую важность.

Он подошел к небольшому круглому столу, вокруг которого сидели четыре правителя Павонии, с должной почтительностью, но без малейшего замешательства или подобострастия. Поклонившись королю, он сел в кресло, на которое тот указал, и смутился скорее король, чем его подданный. Хлодвиг III откашлялся, немного подумал, глядя на свой нос, потом сказал:

— Чтобы избежать недоразумений, прибавлю несколько слов от себя лично. Насколько я понимаю, вы согласились открыть то, что знаете, на определенных условиях, и я прослежу за тем, чтобы вас не обманули. Вы жертвуете многим. Вполне разумно, что это вам возместят.

— Могу ли я осведомиться, — спросил Конрад, — кто именно решает, какой будет цена?

— Ваше Величество, — вмешался Гримм, — времени мало, не стоит спорить. Естественно, цену назначит ваш пленник. Я пытался подействовать на него другими методами, которые он вправе счесть недостойными, — короче, я его запугивал. Нечестно будет скрыть, что он устоял. Нечестно и скрывать от себя еще одну истину: когда не действует страх, остается подкуп. Словом, пусть назначает, сколько ему дать.

Теперь откашлялся премьер-министр, но проговорил хрипловато:

— Зачем же так грубо! Пусть господин Конрад подскажет нам, какое возмещение он считает разумным.

— Подскажу, — отвечал слуга. — Десять тысяч в год.

— Помилуйте, мой дорогой! — сказал премьер-министр. — Это излишне. При вашем образе жизни вы прекрасно обойдетесь значительно меньшей суммой.

— Вы ошибаетесь, — возразил Конрад. — Мой образ жизни требует большего. Просто не знаю, как обойтись меньшей суммой, если ты — Великий Князь.

— Великий… — начал Валенс, но договорить не смог.

— Подумайте сами, — разумно предложил лакей. — Разве может принцесса из древнейшего королевского дома выйти замуж за простого барона или графа? Я бы не посмел просить руки Ее Высочества!

Правители Павонии смотрели на слугу примерно так, как смотрели на Персея царь и царедворцы, когда он превратил их в камень. Первым очнулся Гримм, по-солдатски выругался и спросил, что он такое несет.

— Я не прошу места в правительстве, — задумчиво продолжал Конрад — но Великий Князь, женатый на принцессе крови, естественно влияет на политику. Конечно, я проведу несколько реформ, особенно — связанных со справедливостью к бедным. Ваше Величество, господа, вы боитесь нежданного удара, но вините себя. Я выдам вам вождей мятежа, я помогу поймать Себастьяна, Фока, Лобба и даже генерала Каска. Я предам сообщников, но не убеждения. Когда я займу долженствующее положение, революции не будет, это я обещал, а вот реформы — будут, и значительные.

Премьер-министр не совладал с собой и поднялся — профессиональные реформаторы не любят слушать о реформах.

— Это невыносимо! — вскричал он. — Это нагло, в конце концов.

— Это мои условия, — спокойно сказал Конрад. — Посмею сказать, что Ее Высочество уже приняла их. Но вы вправе отвергнуть. Пожалуйста, я вернусь в тюрьму. А вы сидите здесь, во дворце, и ждите неизвестно чего.

Все долго молчали, потом Гримм пробурчал:

— А, черт, чтоб его!..

Сумерки медленно сгущались в длинной зале, где золото ковров выцвело вполне достаточно, чтобы утратить былую суетность и обрести величие огня, многократно отраженного в зеркалах человеческой памяти. На самом большом ковре, рядом с которым современные люди казались ничтожными и жалкими, король Хлодвиг I шел к своей последней победе, перед ним несли павлиньи опахала, а за ним павонские князья поднимали лес мечей. Все говорило здесь о павонской славе — и бюсты стихотворцев, и мерцание книжных корешков, и картины, подобные окнам, через которые виден далекий и любимый ландшафт.

Собака сидела у камина, и та была с павонских гор; и ни один человек, даже политик, не мог опуститься настолько, чтобы забыть, что всем этим он жив и со всем этим умрет. Но, угрожая всему, где-то тикала бомба, суля страшную гибель.

Молчание длилось очень долго, а потом король Хлодвиг заговорил, как в былые дни, от имени страны и народа. Он не знал, как назовут его речь, поражением или победой, но знал, что сна неизбежна, и говорил с редкой для него твердостью.

— Времени мало, — сказал он, — и выбора у нас нет. Мы принимаем ваши условия, а вы, если я не ошибаюсь, обещаете взамен выдать наших врагов и предоставить нам свободу действий.

— Да, — сказал Иоанн Конрад, — обещаю, — и король встал, словно отпуская тех, кто получил аудиенцию.

Однако совет расходился в некотором недоумении. Как ни странно, больше всего поражало не самое дикое — не то, что лакей стал Великим Князем и женится на принцессе.

Посидев за столом с загадочным Конрадом, никто не видел здесь несоответствия. Так и казалось, что у него не только большие притязания, но и большие возможности. Держался он с достоинством тех, кто не утратил уважения к себе, и манеры его подходили ко двору никак не меньше, чем манеры полицейского или политика. Слово он дал примерно так же, как дал его король. Нет, загадка была не здесь, и мучила она даже принцессу. Иоанн Конрад вполне годился в князья, он не годился в доносчики. Как бы ни толковать гражданский долг, никто не понимал, почему такой человек не сохранил доблестей заговорщика или, говоря проще, той порядочности, которая, если верить слухам, существует среди воров. Полковник Гримм был не только полицейским, но и солдатом, и ему стало не по себе. Глядя на серьезное лицо и статную осанку бывшего слуги, он, гордившийся знанием людей, легко представлял себе, что тот взорвет город, но никак не мог представить, что тот на кого-то доносит.