Преданное сердце - [136]

А вот Симона постарела. Была она, правда, все такой же стройной, но в волосах блестела седина и на лице появились морщины. Мы обнялись, и она повела меня смотреть дом, а Манни тем временем пошел за шампанским. Дом у них был поменьше моего, зато уставлен таким количеством всяких замечательных вещей, что я словно бы ходил по музейным залам. Когда мы наконец уселись на террасе, с которой открывался вид на горы и озеро, я подумал, что с радостью променял бы свой дом на этот. Симона угостила нас телятиной с салатом, а Манни принес еще шампанского, и мы ели, пили и смотрели на плавно скользившие вдалеке парусные лодки.

Помнится, мы с Симоной никогда много не беседовали: по-английски она вообще не говорила, а немецкий знала примерно так же, как я французский — иными словами, не ахти как. Английского за эти годы она так и не выучила, зато очаровательно изъяснялась по-немецки: вполне свободно, но с четким французским выговором. Память у нее была изумительная: она вспоминала в мельчайших подробностях наше путешествие в Париж, во что я был одет, что говорил и делал двадцать лет назад. Пока мы наслаждались ностальгическими рассказами, вернулись из школы дети: мальчик был постарше, он учился в гимназии, а девочка — помоложе. Невысокого роста, красивой внешности, в которой было что-то греческое, они являли собой результат смешения французской и еврейской крови. Симона сказала, что они с Манни долго придумывали детям такие имена, которые были бы одновременно и английскими, и французскими, и немецкими, и, наконец, назвали мальчика Паулем, а девочку Барбарой. Всеми тремя языками Пауль и Барбара владели одинаково свободно: с Симоной они говорили по-французски, с Манни — по английски, а друг с другом — по-немецки. Через некоторое время дети ушли наверх, а Манни отправился в Мюнхен утрясать какие-то дела.

— Не хочешь ли посмотреть наш район? — спросила меня Симона.

— С удовольствием.

— Пешком или на машине? Американцы, по-моему, не очень-то любят ходить пешком.

— Мы сильно изменились.

Мы прошлись по улице мимо вилл, потом повернули и по другой улице направились обратно. Хотя это было не особенно прилично, я не удержался и поинтересовался, почем здесь дома; они оказались даже дороже, чем я предполагал. Вон ту виллу недавно продали за миллион двести пятьдесят тысяч марок, а вот эту — за полтора миллиона. Подумать только — семьсот пятьдесят тысяч долларов! В Америке такой дом стоил бы раза в три дешевле. Ого, а это что за особняк? Особняк, правда, едва виднелся, скрытый высокой стеной и кованой железной оградой, но все равно было ясно, что в Штатах он обошелся бы в пару миллионов — причем, не марок, а долларов.

— Слушай, кто это здесь живет? — спросил я у Симоны.

— Эрика. — Мысли об Эрике не оставляли меня весь день, но имя ее прозвучало сейчас впервые. — Приглядись повнимательней — ничего не видишь?

— Вижу, что это прямо какой-то дворец.

— Нет, ты получше посмотри.

Только тут я заметил двух человек в зеленой форме; один стоял в тени около ворот, другой, с полицейской собакой, — посреди лужайки. У обоих были в руках рации, по которым они оба бодро беседовали.

— Это они о нас говорят, — сказала Симона. — Вообще-то я бываю здесь чуть ли не каждый день, но лишняя осторожность никогда не помешает: кругом полно террористов.

— У вас с Манни тоже есть охрана?

— Нет, мы люди маленькие. А муж Эрики — председатель Союза свободных хозяев. За такими-то террористы и охотятся.

Я обратил внимание на то, что поверх стены натянута колючая проволока, наполовину скрытая зарослями плюща, а на одной из елей установлена телекамера, направленная на ворота; похоже, кругом были припрятаны и другие камеры.

— Не хотел бы я так жить, — заметил я.

— У них нет выхода: или жить так, или вообще никак.

— Ну, а если им нужно куда-нибудь пойти?

— Только в сопровождении телохранителя.

— Даже когда они идут к вам в гости?

— Да, тогда охранник сидит в машине. Это не очень-то приятно, поэтому обычно мы ходим к ним.

— А дети?

— Их тоже сопровождают телохранители — и в школу, и вообще повсюду.

— Но это же стоит уйму денег.

— За все платит Союз свободных хозяев.

Симона помахала рукой охраннику у ворот, он помахал в ответ, и мы продолжили наш путь.

— Тебе не хочется поговорить об Эрике? — спросила Симона.

— Я не против.

— Манни передал мне ваш разговор в Нашвилле.

— А я и не собирался ничего скрывать — во всяком случае, от тебя и от него.

— Хочешь с ней повидаться?

— Хочет ли она со мной повидаться?

— Я позвала ее сегодня на кофе.

— Она знает, что я здесь?

— Да.

В течение последующих двух часов я чувствовал себя, как мальчишка перед первым свиданием. Все, что я видел в зеркале, никуда не годилось: костюм двухлетней давности, помятое после перелета лицо, прическа, выглядевшая так, словно мне ее сварганили в парикмахерском училище. Еле передвигая ноги, я спустился вниз, навстречу неизбежному испытанию. Чем встретит меня Эрика — насмешками да издевками? Что ж, ничего другого я и не заслужил.

В две минуты шестого подкатил к дому ее автомобиль. Первым из него вылез телохранитель, оглядел окрестности в полевой бинокль и только потом помог выйти Эрике, быстро провел ее к парадной двери, где уже ждала Симона, вслед за чем удалился. Эрика с Симоной обнялись, и я с ужасом понял, что вот наступила минута, о которой я столько лет мечтал и к которой совершенно не готов. Ощущение было такое, словно меня вытолкнули на сцену, прежде чем я успел выучить роль.