Предание смерти. Кое-что о спорте - [2]

Под землей они лежат совсем рядышком. Более того, иные, что еще и сегодня ведут войны, доходят даже до того, что приписывают тесно прижатым друг к другу былым врагам враждебные чувства, и все только ради того, чтобы самим угрожать мертвецам. «Они никому больше не угрожают, но им-то угрожать можно». То же самое и с этой рекой. Она больше не несет для нас угрозы, потому что она мертва, хотя и находится в постоянном движении, но мы угрожаем ей тем, что у нее и без того имеется: живой, стремительно меняющейся природой! Мы грозим возвратить реке ее природу, но у нее она есть, причем даже в различных программных вариантах. Свою версию я где-то вычитала, у кого-то украла. Некоторым детям просто нельзя дарить подарки. Никто не может подыскать для себя иную природу, чем та, которой он уже наделен. Что умерло, то мертво, папа! Это и тебя касается, тут уж не жди пощады. Нам, живым, не нужны лежащие рядом трупы, мы хотим есть свой пирог, и чтобы при этом никто на нас не смотрел. Сталина и Гитлера убрали, генерал Младич перенес кровоизлияние в мозг и пока еще не знает, будет ли он вообще жить, если то, что здесь говорится, останется неизвестным. Но какое-то время он по-прежнему будет считаться важной персоной. А что произойдет с известным лириком Караджичем, который так же добр, как и мой друг Фреди К., у которого постоянно открыт рот и вздыблены волосы? Вероятно, он тоже сможет выступать значительно реже, а то и совсем не сможет, после того как он сократил численность своего племени, что делать было вовсе ни к чему, и уж тем более сокращать численность других племен, ему так приспичило это дело, что он не мог подождать, пока люди вымрут сами по себе. Ведь все свои упражнения они весьма прилежно проделали еще до того. Ничто не длится вечно, у всего есть конец, только у колбасы их два. Прошу вас, давайте поаплодируем всем этим господам, ибо речь о них пойдет здесь в первый и последний раз, хотя от меня в этом деле можно было ожидать и большего ангажемента! Но я намеренно держусь от него в стороне! Эти аплодисменты я отношу на свой счет, хотя в принципе их скорее всего заслужили они, герои истории, которые сегодня почти полностью забыты, потому что мы уже обзавелись новыми. Минуточку, мне надо еще распаковать их и упрекнуть в тщеславии. Но упрек так и не слетел с моих губ. Я всегда кого-нибудь упрекаю, это мой фирменный знак, но на сей раз, когда я их выпустила из своей клетки, их уже усмирили, этих голых дикарей, передвигающихся на четвереньках. Это я их такими сделала, одна я. Вот так-то!

Долгое обдумывание для меня — то же самое, что обоюдоострый меч в собственном брюхе. Вот сейчас войду в дом и воткну его в себя, чтобы сфотографироваться. Готово. А теперь сниму с плиты горшок с глубоким сочувствием, нет, глубокий горшок с сочувствием и добавлю туда, подмешивая, наших героев, против которых у меня, естественно, имеется масса возражений. Возможно, было бы лучше, если бы о тех, кто сейчас подталкивает мир к войне, рассказали другие. В конце концов, ряд моих героев изрядно поредел — я могла бы это пояснить на примере своего отца: унижение, подавленность. Бесконечные оскорбления. Безответственность. Я больше не выступаю против кого бы то ни было, и уж тем более против моих соседей в Австрии, которые не хотят увеличивать свою численность. Я делаю этот вывод исходя из того, что они закрыли свои границы и только завтра утром откроют их для движения грузовиков — ради своего личного потребления, ну и чавкайте на здоровье, да здравствует опломбированная свинцом свобода!

Скажите, хорошо ли все это охраняется? Мертвые, вон! Живые, входите! Ах, они уже тут? Что ж, тем лучше, в таком случае мы можем закрыть двери своим дыханием. В головах спорт, спорт, только спорт, ничего, кроме спорта! Нас становится все меньше, так как в большинстве своем мы сидим у телевизоров и опоздавших не впускаем. Дирижер мог бы расстроиться перед лицом этих масс, потому что они пришли не к нему, а мы в первую очередь зрители, мы тоже представляем собой сверхкритическую массу, которая противостоит другой массе, тоже довольно критической, но не всегда правой. Но нам некого больше критиковать, так как эти спортсмены, что сейчас выступают, черт бы их побрал, это же сплошной триумф воли и красоты! А я и не знала, что и тело можно окультурить. Жаль только, культуристы теряют при этом чувство глубины. За исключением ныряльщиков. Боже мой, как неглубоки, как поверхностны мои шутки, и сегодня тоже! Они даже не увлажняют мой палец, которым я перелистываю для вас свои самые неудачные страницы. Но ничего. Предоставьте мне делать свое дело! Но не подходите ко мне слишком близко, не пихайтесь, я всегда до такой степени обозлена, что сама с удовольствием пихну кого-нибудь носом в грязь!

Больше нельзя утверждать, будто рост нашей массы и есть причина нападок на нас соседей из-за границы. Они совершенно успокоились после того, как всякая жизнь там из-за экстремальных условий ушла под землю. Земную поверхность в ближайшие годы необходимо снова обустроить так, чтобы человек жил на ней в свое удовольствие. Тонны отходов! Что за люди! Сносится слой за слоем, пока от них ничего не останется. Но даже исчезновение — это спорт высоких достижений, даже наивысших, так как достижения в этом соревновании не поддаются измерению. Даже мой папа больше не находит отклика, хотя его лучшая сторона только вчера была снова прибита к моей черной доске, к моей дурной популярности, причем именно та сторона, которой он всегда к нам обращался. Ну да, чаще всего он был и так спокоен. Что касается нас, мамы и меня, то мы наконец обрели от него покой. Давайте разберемся. Я вопросительно смотрю на мать, так как при всей ярости, присущей моему творчеству, больше не нахожу отклика. Почему? Потому что мы так долго источали покой, что в конце концов заслужили немного беспокойства, говорит она. С чего бы тебе быть такой претенциозной, девочка? Почему, ты вглядываешься в жизнь такими взыскательными глазами? И забываешь при этом о самом главном — о том, чтобы доставлять людям удовольствие!