Предание о старом поместье - [7]

Все это так потрясло Хеде, что он почувствовал, как сходит с ума.

Быть может, это происшествие и не имело бы для него столь ужасных последствий, если бы он, после того как в лесу все было кончено, не отправился сразу же к той, которая была ему дороже всех на свете. Нет, это была не его мать, это была его невеста. Он вообразил, что должен немедля отправиться к ней и сообщить, что потерял огромные деньги и теперь еще долгие годы у него не будет средств, чтобы жениться. Но наверняка он отправился к невесте именно затем, чтобы услышать от нее, что она по-прежнему горячо любит его, несмотря на приключившееся с ним несчастье. Он надеялся, что это поможет ему изгнать из памяти лес, тянущийся на десятки миль.

Может быть, ей и впрямь удалось бы его спасти, но она не захотела. Она и без того уже была недовольна тем, что он ходит по дорогам с мешком и выглядит как простолюдин. Ей казалось, что из-за этого она больше не может любить его, как прежде. А когда она услышала, что еще много лет придется вести такую жизнь, то сказала, что больше не станет его ждать. И тогда Хеде почти лишился рассудка.

Впрочем, он был не совсем сумасшедший. У него еще хватило здравого смысла настолько, что он мог продолжать торговлю. Дела у него пошли даже лучше, чем прежде, потому что люди забавлялись, дразня его, и он был всегда желанным гостем в крестьянских избах. Люди донимали его своими насмешками, но ему это было только на руку, потому что он заботился лишь о том, чтобы разбогатеть.

Через несколько лет он заработал достаточно, чтобы выплатить все долги, и теперь мог бы без забот жить в своей усадьбе. Но он этого не понимал. Тупо и бессмысленно продолжал он ходить по дворам, не подозревая о том, что является владельцем богатого поместья.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Рогланда — так назывался приход в глубине Восточного Вермланда, на самой границе с Далекарлией.[3] Здесь находилась большая усадьба пробста и маленькая, нищая усадьба его помощника, младшего пастора. Однако обитатели маленькой усадьбы при всей их бедности оказались людьми столь милосердными, что взяли на воспитание приемыша. Это была девочка по имени Ингрид, и попала она в усадьбу, когда ей было тринадцать лет.

Пастор увидел ее однажды на ярмарке. Она сидела перед шатром канатоходцев и безутешно плакала. Пастор остановился и спросил, отчего она плачет. И она рассказала ему, что ее слепой дедушка умер и теперь у нее на всем белом свете не осталось никого из родных. Она странствует с четой акробатов, и они очень добры к ней, но ей горько, что она такая бестолковая и никак не может научиться ходить по проволоке, чтобы помочь своим благодетелям зарабатывать на хлеб.

И столь трогательным показалось пастору горе этого ребенка, что он был взволнован до глубины души. Он решительно сказал себе, что не может оставить это юное создание на погибель у каких-то бездомных бродяг. Он вошел в шатер и, застав здесь господина и госпожу Блумгрен, предложил им отдать ему девочку на воспитание. Старые акробаты расплакались и сказали, что, хотя из девочки никогда не получится цирковой артистки, они все-таки хотели бы оставить ее у себя. Но потом они рассудили, что девочка будет счастливее, если станет воспитываться в настоящем семейном доме, у людей, которые живут оседло. И они согласились отдать Ингрид господину пастору, если только он пообещает, что она будет для него все равно что родное дитя.

Пастор обещал им это, и с той поры девочка жила в пасторской усадьбе. Это был тихий и кроткий ребенок, о котором все окружающие заботились нежно и любовно. На первых порах приемные родители души в ней не чаяли, но когда она подросла, в ней развилась сильная склонность к мечтам и фантазиям. Мир видений и грез увлекал ее настолько, что, случалось, средь бела дня она роняла работу из рук и погружалась в мечтания. Пасторше, женщине проворной, работящей и суровой, это было не по нраву. Она жаловалась, что девочка ленива и медлительна, и до того донимала ее своей строгостью, что та в конце концов превратилась в несчастное, запуганное существо.

Когда Ингрид исполнилось девятнадцать лет, она тяжко занемогла. Никто толком не знал, что у нее за болезнь, потому что в те далекие времена лекарей в Рогланде не водилось. Но девушка была очень плоха, и скоро всем стало ясно, что дни ее сочтены.

Сама же она только и делала, что молила Всевышнего взять ее к себе. Она твердила, что хочет умереть. И Господь как будто решил испытать, вправду ли она так жаждет смерти. Однажды ночью она почувствовала, что тело ее застыло и похолодело и что всю ее охватило глубокое оцепенение.

«Наверное, это смерть моя пришла», — сказала она себе.

Но что удивительно, сознания она не потеряла. Она сознавала, что лежит, как мертвая, что ее заворачивают в саван и кладут в гроб. Но ни страха, ни ужаса, оттого что ее живой зароют в могилу, она не ощущала. Она думала лишь о том, какое это счастье, что она наконец умерла и избавилась от этой немилосердной жизни. Она единственно опасалась, как бы кто-нибудь не обнаружил, что она не умерла, ведь тогда ее не зарыли бы в могилу. Должно быть, жизнь и впрямь стала ей немила, раз смерть ее нисколько не пугала.