Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ - [8]
Анка взяла младенца и ушла отъ нея. Однако, она не вернулась къ мужу, который неподвижно лежалъ на своей постели и спалъ или притворялся, что спитъ. Она усѣлась на пустой скамьѣ. Дитя безпокойно двигалось на ея колѣняхъ, она сквозь слезы глядѣла на пустую, темную внутренность юрты, на постели кругомъ подъ стѣнами, гдѣ въ полуснѣ чуть двигались и стонали живые мертвецы…
– Современемъ и я стану такой… Господи, пожалѣй меня грѣшную, дай скорую безболѣзненную смерть!..
Мысль, что ей некуда отсюда уйти, что міръ навсегда закрытъ для нея, что она вѣчная раба этихъ людей, казалась ей просто чудовищной. Мужество покидало ее, воля слабѣла подобно тому, какъ гнется подъ напоромъ вѣтра истлѣвшее внутри дерево. Не лучше ли умереть сейчасъ, раздумывала она, забывая доводы, которые приводила Грегоре́ю. Она вѣдь никому не нужна! Только мѣшаетъ… другимъ!..
Она уже съ меньшимъ отвращеніемъ вспоминала безносаго Петручана, который любилъ ее и былъ совершенно одинокъ!.. Ей казалось, что она ошиблась въ выборѣ… Горькія слезы потекли у нея ручьемъ изъ глазъ.
– Господи, за что ты такъ наказываешь меня?
Плачъ облегчилъ ее; она ослабѣла и вздремнула.
Но она все не могла подойти къ мужу и просидѣла всю ночь въ тревожной дремотѣ.
Дневной свѣтъ заглянулъ внутрь юрты сквозь ледяныя окна и озарилъ сѣрымъ, мертвеннымъ свѣтомъ грязный полъ съ лужами грязной воды и скамьи, прикрытыя рваными лохмотьями. Анка уже ничего не видѣла, не слышала шума мятели, врывающейся сквозь отверстіе камина, не замѣчала стоновъ просыпающихся товарищей, не вняла даже зову Грегоре́я, который надумался, наконецъ, и сталъ просить ее вернуться. Она сладко спала съ младенцемъ на колѣняхъ; нѣжная улыбка свѣтилась на ея мѣдномъ лицѣ, хотя слезы все еще дрожали на длинныхъ рѣсницахъ.
– Слышишь, старуха?… Сегодня ночью у меня отвалились два послѣдніе пальца. Будешь меня теперь кормить точно малаго ребенка… – стоналъ Салбанъ.
– Ну, такъ что-жъ? Буду!.. Развѣ я не дѣлала этого до сихъ поръ? Твои пальцы не велика потеря… чуть висѣли! Не тужи, старина, – утѣшала его Кутуяхсытъ.
– И то правда! А все-таки жалко… Досадно какъ-то смотрѣть, что они валяются на землѣ… Брось ихъ старуха въ огонь…
– Угару надѣлаете да и огонь оскверните… Не шутите съ огнемъ… – проворчалъ Грегоре́й.
– О руки мои, руки сильные – прощайте! Теперь я ужъ совсѣмъ какъ пень, опаленный молніей! Помнишь, Кутуяхсытъ, какъ мы косили сѣно, бывало, на нашемъ островѣ? Кто бы тогда подумалъ, что я умру здѣсь? Мой прокосъ былъ самый широкій въ окрестности. Помнишь, старуха… Сосѣди приходили къ намъ, разсказывали новости… Затѣмъ пришла ночь кромѣшная, и окружила насъ, и не прекратилась, не просвѣтила ни-ни… Двѣ дочери было, двухъ сыновей мы воспитали, а развѣ знаемъ, что съ ними… Сначала они ходили… Хотя издали глаза наши видѣли ихъ… Теперь, давно уже, никто не ходитъ, и мы не знаемъ даже, живутъ ли они, размножаются или погибаютъ… Пусть ихъ!..
– Не проклинай, старикъ! – удержала его Кутуяхсытъ.
– Если по человѣчески ѣсть, такъ ѣды осталось на два дня, а если не по человѣчески ѣсть, такъ не знаю… Одинъ Богъ знаетъ… – торжественно проговорилъ Теченіе, являясь на порогѣ юрты съ посудой въ рукахъ. Анка шла сзади за нимъ.
– Крохи остались! – добавила она.
– Какъ крохи? На два дня?.. Какъ же это?
– А зима стоитъ, какъ стояла… – загалдѣли присутствующіе.
– Это къ лучшему!.. Авось общество пошлетъ еще сколь-нибудь до распутицы…
– Какъ же – жди! Анка сказывала, у самихъ пустые амбары.
– Если нѣтъ, такъ что и толковать…
– Не сходить ли Анкѣ?!
– Убьютъ меня! Боюсь, не пойду!.. – отказывалась молодая женщина, встряхивая головой.
Прокаженные столпились въ раздумьи кругомъ камина. Мерцающее зарево огня освѣтило ихъ страшныя лица съ сине-багровыми подтеками, съ рубцами зажившихъ ранъ и свѣжеоткрытыми язвами. Сквозь дыры лохмотьевъ виднѣлись темные и тощіе члены. Пламя ласкало ихъ, согрѣвало ихъ измученныя тѣла, вносило въ уставшія души крохи странной надежды на что-то. Больные жались къ огню, всѣмъ существомъ старались возможно больше впитать въ себя свѣта и тепла, а дровъ тоже не хватало, и вскорѣ долженъ былъ наступить холодъ и мракъ.
– Какъ же порѣшимъ, люди? – спросилъ Теченіе.
– Будемъ ждать… Что же другое можемъ мы дѣлать? Надо готовиться… – отвѣтилъ мрачно Грегоре́й и голосъ его вдругъ измѣнился, прозвучалъ хрипло и глухо. Всѣ взглянули въ его сторону.
– Уже въ горло къ тебѣ пробралась, Грегоре́й. Не ждетъ она, не смотритъ! – засмѣялась Мергень. – Боюсь, что Анка не достаточно захватила съ собою, тряпья…
Грегоре́й не отвѣчалъ. Въ его мутныхъ, красныхъ глазахъ вспыхивали и потухали безпокойные огоньки.
По временамъ ему казалось, что все кругомъ куда-то проваливается, что тьма потопляетъ весь міръ и что сквозь открывшіяся, какъ ему казалось, по всему его тѣлу язвы пробирается внутрь его жгучій огонь. Онъ думалъ, что продержится много дольше, что болѣзнь пощадитъ его, между тѣмъ она оказалась такъ близко!
Онъ поднялся и направился къ своей постели.
– Уходишь, Грегоре́й? Кто же будетъ дрова носить? Вѣдь рѣшили ждать!.. Потому что, если не ждать, то, что мы можемъ дѣлать… А если ждать, такъ дрова надо въ избу нести… – доказывалъ Теченіе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.