Пред иконой стоишь со свечою... - [5]

ты несешь неизбежный, высокий,

тенью жизни очерченный крест...

* * *

Лён полотенца,

восковая свечка,

закрыта дверца,

будто бы навечно.

Дом заколдован:

голубых глициний

живой волною,

памятью о сыне,

водой холодной,

чашею из глины

дом заколдован

вечным сном о сыне,

чей голос тает

эхом-тенью в нише,

всё — тишина смывает,

слов не слыша...

Лён полотенца,

свечка восковая

горит, как в детстве,

тени созывая...

* * *

Уйти... Оставив в тишине покорной

былое, что теперь принадлежа

другим, вернется в хаос черный,

петлей судьбы и в будущем держа

тебя, свиваясь жгучим тёрном,

цепляясь, чтобы ты не мог уйти,

но знал, тропа прочертит мир просторный,

качнувшись — от начального пути...

Уйти... Оставив в памяти прилежной

священный сумрак, стерегущий сад,

уйти, забыть, и знать что есть надежда —

идти вперед, но приходить назад...

Уйти, чтоб сделать шум чужой привычным,

забыв о тишине, что ждет, свята —

тропой ухода, линией безличной

намечена пред бездною черта,

но косо перечеркнутое детство

сбивает шум поющим голоском,

подходит близко, кажется соседством,

на мертвом поле — вечным колоском...

Уйти, чтобы по той тропе вернуться —

к той тишине, что не сумел забыть,

и не из чаши — как дитя, из блюдца —

по сладким каплям горечь дней допить...

* * *

Не стереть перстами заботу,

слова не стереть на листах —

проступившие смертным по’том

молитвы, стихнувшей на устах,

две кратчайшие ее строчки,

горчайшую ее грусть —

«Пронеси эту чашу мимо, Отче» —

строчки, выученные наизусть,

обозначающие границу,

с которой открывается высота —

тело обернуто в плащяницу,

душа возлетает с креста,

по дорогам тянется горстка

идущих в будущее учеников,

слов росточки, как иглы острые

скрепляют кромки веков...

Читаю я на рассвете...

* * *

Книгу об ангелах читаю,

строки стекают

рекою

со страницы,

на половицы,

тают,

светят,

образуя озера покоя

на зеркальном паркете.

Нет, не рукою,

устами

сними усталость

бесконечную —

сколько дней

мне

осталось

до вечности?

Не знаю,

но вечность снится,

пока считаю

в книге об ангелах — страницы...

* * *

Придумаешь имя, но никому не скажешь,

имя — ангел, бремя его легко,

имя отпустишь во тьму, со мною свяжешь —

только имя может взлететь высоко.

Имя — последняя моя примета —

пусть цветет только на твоих устах,

когда ты вспоминаешь, плача, без света,

имя мое — единственное — из ста...

Имя — вздох, когда опускаешь вежды,

имя — для мира — небесная весть,

имя — для двух — будущая надежда,

если для каждого она есть...

Имя — подсказка, молитвы начало,

идущему во тьму — идущее вслед,

имя — венец, развязка печальная,

ореол, впитавший свет долгих лет...

Придумаешь имя — легче птицы,

никому не ведомое — тайна двоих —

имя мое — будет биться

крылами в крылья окон твоих...

* * *

Если будет дано умереть на святом месте,

закрывая лицо ладонями-латами,

голос твой вернется с жизнью вместе,

голос твой, незабываемо-крылатый.

Если будет дано умереть смертью ранней —

можно ли вообразить себе участь лучше? —

вздрогни, вспоминая обо мне, странник,

провожая меня вместе с солнцем летучим.

Даже если никогда не попадем в святые,

все ж не будем прокляты небесами,

потому что дни-завесы, из лучей свитые,

шепчут нашими словесами,

потому что, даже если сердцем устали,

иль устами — перечислять обиды —

пусть нас судит Бог - в той дали —

по книгам, которые никогда не выйдут...

* * *

Читаю я на рассвете

рассказы в Минее Четьи,

свитки — о святых.

Мы перед ними — дети,

разум наш празден, тих.

Книга — благая вестница,

страницы, месяц за месяцем,

перелистает рука.

Райской тропою светится

о жизни святого — строка.

Посвящены кому-то

каждый наш день, минута,

за ними — торопится шаг.

Не обретя приюта,

тянется к ним душа.

Нет, не увидеть воочью,

только строка кровоточит —

жизни великой след,

длиннее, или короче,

венцом — бессмертия свет.

Мученики вчерашние,

на алтарях домашних —

отроки, жены, князья.

Путь повторить их — страшно,

не повторить — нельзя...