— Что там еще?
— Где?
— В повестке дня.
— Больше ничего.
Она сцепляла и расцепляла пальцы.
— Разве что одна подробность…
— Какая?
Достав бумажную салфетку, она вытерла нос.
— Когда мы с тобой занимались любовью, мне каждый раз было больно.
— Что-о-о? — вскричал я, не веря своим ушам.
— Я тебя не обманываю. — Она отвела глаза. — С самого первого дня. Каждый раз.
— Что же это получается? — задохнулся я. — Каждый раз, когда мы, как на крыльях, взлетали до луны, ты испытывала боль?
— Да.
— А все эти томные возгласы и стоны просто служили прикрытием для неприятных ощущений?
— Да.
— И за все годы, за все часы ты ни разу об этом не обмолвилась?
— Не хотела тебя огорчать.
— Что я слышу? — вскричал я.
А потом:
— Это неправда.
— Это чистая правда.
— Не верю. — Мне едва удалось справиться с дрожью в голосе. — У нас все было так прекрасно, так упоительно, так… Нет, нет, не может быть, чтобы ты притворялась, да еще каждый раз. — Я замолчал и посмотрел ей в глаза. — Ты все выдумала, чтобы только подладиться под бредни этого отца Рейли. Верно я говорю?
— Богом клянусь…
— Поосторожнее! Ты же теперь в лоне церкви. Не богохульствуй!
— Тогда просто клянусь. Я ничего не придумала.
Меня охватила убийственная растерянность.
Повисла долгая пауза.
— Мы все же могли бы где-нибудь перекусить, — сказала она. — В один из дней.
— Нет уж, спасибо, мне кусок в горло не полезет. Странное получится свидание, ей-богу: нас будет разделять стол, чтобы я не смог до тебя дотянуться! Где моя шляпа? Я приехал в шляпе?
Когда я уже стоял на пороге, она вскричала:
— Ты куда?
Закрыв глаза, я покачал головой:
— Еще не решил. Впрочем, уже решил. К унитариям.
— Как ты сказал?
— В унитарианскую церковь. Тебе ли не знать!
— Не делай этого!
— Почему же?
— Потому что…
— Почему?
— Они не произносят вслух имен Бога и Иисуса. Более того, не допускают, чтобы при них эти имена произносили другие.
— Совершенно верно.
— В таком случае при встрече с тобой я тоже не смогу упомянуть ни Бога, ни Иисуса.
— Совершенно верно.
— Не вступай в эту церковь!
— Почему же? Ты сделала первый ход. Теперь я делаю свой. Шах и мат.
Повернув дверную ручку, я сказал:
— Позвоню в ближайший вторник, это будет последний раз. Только не проси меня на тебе жениться.
— Не звони, — сказала она.
— О любовь, что еще не угасла, — сказал я. — Прощай.
Я прикрыл за собой дверь. Без стука.
