Праздник первого снега - [7]

– Как дела с газетой?

– Нормально…

– А я вот тоже принесла кое-что. Не знаю, рассказ не рассказ, да и не статья вроде. Так, мысли разные…

– Давай. Посмотрю прямо сейчас.

– Нет, ты лучше это дома почитай. Хорошо?

– Ну, хорошо…

Из школы они вышли вместе. И как-то так само собой получилось, что Матвей отправился провожать Машу до ее дома.

– А ты, оказывается, совсем не такой, каким кажешься, – сказала вдруг Маша.

– Ну и какой я? – Матвей старался идти помедленней, чтобы дорога заняла побольше времени.

– Ну… Ты со стержнем внутри!

– С каким еще стержнем?

– Как тебе объяснить… Есть люди – как пластилин: из них все время что-то лепят окружающие. А сами они собственной формы не имеют. Они такие… бесформенные.

– А я – не бесформенный? – усмехнулся Матвей.

– Ты – не бесформенный… – ответила Маша с какой-то особой интонацией в голосе.

И эта интонация вызвала в Матвее странное ощущение: как будто он падает куда-то, в какую-то бездну, но не страшную, а теплую и обволакивающую. И он не нашел ничего лучше, как сказать:

– А зато ты – очень красивая!

Маша ничего не ответила, но Матвею показалось, что девушка чуть улыбнулась краешками губ…

Они шли через осенний сквер. Толстые липы, уже потерявшие почти все свои листья, стояли вокруг. Было пасмурно, но совсем не холодно. Ребята присели на скамью. Матвей заметил ворону, сидящую на ветке дерева.

«Очень грустная ворона! – подумал Матвей. – Наверное, она думает о предстоящей зиме!»

– Хочешь, стихи прочту? – спросил Матвей.

– Прочти! – Маша взглянула на него искоса. – А чьи стихи? Твои?

– Нет, к сожалению… Я стихов писать не умею. Это Безухыча. То есть Пети Беспалова. Помнишь, толстенький такой восьмиклассник?

– Ага, помню. Смешной, в очках. И все время смущается.

– Во-во. А стихи такие…

И Матвей прочел Маше наизусть стихотворение – ну то, про ворон.

Некоторое время девушка молчала. А потом произнесла:

– Хорошие стихи.

Матвей сказал:

– Я тоже считаю, что хорошие. Только никак не могу понять – что в них такого? Ну почему они кажутся хорошими? Вроде не очень складные, да и тема – вороны какие-то…

Маша улыбнулась:

– В этих стихах есть любовь…

– Любовь? – с недоумением переспросил Матвей.

– Ну да! Разве ты сам не чувствуешь?

– Любовь к природе, что ли? – Матвей никак не мог взять в толк, о чем говорит девушка.

Маша встала со скамейки:

– Ну, и к природе тоже. Но не только. Вообще любовь. Не знаю, как это тебе объяснить. Ну, пойдем?

Когда они подошли к дому, где жила Маша, девушка сказала:

– Вот в этом доме я живу. Квартира восемьдесят. Если как-нибудь надумаешь, можешь в гости зайти.

«А можно зайти прямо сейчас?» – хотел было спросить Матвей, но подумал, что таким напором может разрушить только-только возникшие между ними дружеские отношения. Или более чем дружеские?

Он сказал с вопросительной интонацией:

– Ну, пока?

– Пока… Спасибо, что проводил. Да, знаешь что? У тебя есть мой телефон?

– Откуда? – удивился Матвей. – Мы же с тобой не общаемся особо… В смысле – раньше не общались…

– Тогда запиши! – Маша продиктовала ему номер.

А потом ушла. Матвей, чуть постояв, тоже отправился домой. Войдя в квартиру, он понял вдруг, что больше не будет бояться смотреть на себя в зеркало. Потому что с этого дня он перестал казаться себе нелепым уродцем… Он был просто нормальным парнем, и при этом – со стальным стержнем внутри.

Глава 6

Матвей уже в третий раз перечитывал тетрадку, которую принесла ему Маша Копейко. Там действительно были не рассказы и не статьи. Скорее, это можно было назвать «мысли вслух».

«Когда я была маленькой, я страстно мечтала о велосипеде. Но родители не спешили мне его дарить: им казалось, что велосипед – это слишком опасно для ребенка. Из-за своей несбыточности моя мечта о велосипеде переросла в манию. Я стала думать, что вот, появись у меня свой велосипед – сияющий, с красивым рулем и никелированными спицами, то счастливей меня на свете человека не будет. Когда мне исполнилось двенадцать, папа подарил-таки мне двухколесный велосипед – именно такой, о каком я мечтала. И два дня я была совершенно счастлива. А потом один мальчик, который мне тогда нравился, увидев меня на новом велосипеде, засмеялся и сказал, что я – ногастая уродина. Больше я на велосипед не села. Так он и стоял в углу, забытый, пока не подрос мой младший брат…

Я думаю, что все люди в душе хотят одного – чтобы их любили. Только некоторые стесняются об этом говорить вслух, потому что боятся, что их засмеют. И бывает, что такие люди от обиды, что их никто не любит, становятся очень злыми и совершают разные ужасные поступки. Но в душе они все равно надеются: а вдруг кто-нибудь их все-таки полюбит? Они обещают в душе, что станут тогда другими. Добрыми и хорошими. Но если все-таки это происходит и находится кто-то, кто полюбит такого ожесточившегося человека, тот может по инерции все равно остаться злым. Потому что быть добрым он уже разучился…»

Перечитав дневники Маши – а было ясно, что это именно дневники, – Матвей задумался. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы эти записки, такие откровенные и трогательные, прочел еще кто-нибудь, кроме него. Ему казалось, что тогда Маша станет чуть-чуть принадлежать каждому, кто прочтет эти строчки. А Матвею хотелось, чтобы Маша Копейко принадлежала только ему. Он понял, что раньше был просто влюблен в эту красивую девочку, а вот теперь начинает любить ее по-настоящему. Он снял телефонную трубку и набрал номер.