Праздник перепутий - [12]

— Да ладно вы! — вспылила Аня. — Говорю, что знаю...

«Неужели это правда? — подумал Антонов, но расспрашивать не решился. — Завтра все узнаю подробно». Он вдруг вспомнил, как шел сегодня по плотине, вспомнил чистую, отразившую белые облака и прибрежный лес воду, широкие листья кувшинок и тоненький одинокий поплавок, медленно кружащий над омутом.

— Я виновата, — чуть успокоившись, пробормотала Семенова и с каким-то остервенением, по-мужицки, не закусывая, выпила водку. — Перед той ночью пришла к ней. Принесла молока, колбасы из города привезла. Убралась... Сидели, чаевничали. Ну, и разговорились. О наших ребятах. Кто, где... Я возьми да и брякни: «Какие-то мы все неприкаянные у вас, Ольга Ростиславна, получились. Мыкаемся по свету, ищем все чего-то, а чего — сами не знаем...»

— Ну ты даешь, подружка... — с осуждением покачала головой Варвара.

— Сама понимаю, что дура, — опять всхлипнула Анна. — Словно за язык кто дернул...

Несколько минут все молчали.

— Глупость ты, Анька, конечно, ляпнула, — хмуро сказал Саша. — Только к ее смерти это отношения не имеет.

— Имеет, имеет! — упрямо твердила Анна. — И не глупость, да только зачем я старуху обидела.

Общий разговор распался. Борис и Саша сидели притихшие, задумчивые, сосредоточенно курили. Дарья Филипповна собрала со стола закуски, убрала недопитую водку.

Анна с Варварой затеяли вполголоса разговор о какой-то проворовавшейся Алке из сиверского универмага. Алку они единодушно осуждали и горевали по поводу ее детишек, которым теперь года три придется мыкаться без матери, с пьяницей отцом.

Антонов молча курил, приглядываясь к своим сильно постаревшим однокашникам, и в голову ему лезли какие-то нелепые обрывки воспоминаний из далекого детства. Про то, как они с Ситниковым наловили раков и засунули Ане в портфель, а раки расползлись по классу, И было столько веселого визга! Про то, как Саша, ревновавший к нему Аню, подстерег ее вечером во время купанья и спрятал одежду. И Анька вылезла из воды голая и спокойно стала искать в кустах свое платье, а Саша, красный как помидор, убежал в деревню и долго боялся показаться Ане на глаза...

На столе появился самовар, вазочки с вареньем.

— Ну, чего пригорюнились? — сказала Дарья Филипповна. — Давайте чайку погоняем. Хороший чай — он половину забот снимает...

— А что тебе, Аня, Ольга Ростиславна ответила? — неожиданно спросил Борис.

— Ну вот, опять двадцать пять! — недовольно проворчал Саша. Анна по-детски виновато улыбнулась и пожала плечами.

— Ничего особенного. «Были бы у меня, Анюта, свои ребятишки, — сказала, — может, и вас я по-другому учила. А петушиного слова на счастье — не знаю. Знала бы — каждого вызубрить заставила...»

— Последние годы она уже не в себе была, — сказала Варвара. — Заговаривалась.

— Ты доживи до ее лет, — оборвал жену Ситников. — Двух слов не свяжешь...

— Ей восемьдесят четыре было, — напомнил Саша.

— Небось тоже немало... — Анна с сожалением покачала головой и упрямо бросила: — И все-таки...

Даже Дарья Филипповна сердито зыркнула на нее:

— Вот до чего упрямый человек! Так и будет зудить одно и то же... И вся ваша порода, семеновская, такая...

— Да что вы, тетя Дарья, сердитесь? И правда, ведь мы какие-то строгие к жизни выросли...

— Или жизнь к нам строгая, — засмеялся Борис.

Анна отмахнулась от него.

— Вот я о себе скажу... — она оглядела всех сидящих за столом, словно приглашая в свидетели. — Да вы и сами знаете. Какая уж любовь у нас с Николаем была! Красивая! Пять лет жили душа в душу. А как узнала, что он у Натки Гоноховой в городе переночевал — все из сердца вон.... Не смогла я его простить.

— А Ольга Ростиславна-то при чем? — спросил Антонов.

— А-а... При чем, при чем... — как-то неопределенно, многозначительно протянула Анна. — Будь та же Натка Гонохова на моем месте — она бы простила. Сколько таких семей... Или вот с работой. Тоже ведь... Сидела бы тихо, как другие. Так нет. Образование не позволяет. На дороге работала. Счетчиком. Самосвалы с песком да щебнем считала. Прораб в конце месяца говорит: «Ты, Анна, со своим счетом мужиков без заработка оставишь. А у них — семьи». Я смотрю на него как дурочка: «А что, Михаил Сидорович?» Он и объяснил мне, что к чему. «Нет, — говорю, — эта работа не для меня. Нас еще в первом классе научили, что дважды два четыре, а не восемь». Оборжал он меня в тот раз и отпустил с миром... И в магазин я не пошла. А как звали... Да ты, Варвара, знаешь, — обернулась Аня к Ситниковой. Та кивнула:

— Помню, как директор сельпо уговаривал...

— Вот-вот! А я не пошла. Там у них — и не хочешь, а к рукам прилипнет, — Анна строго поджала губы. — Из нашего класса одна Катька Соленова хорошо пристроилась. С молодости — в санатории сестрой-хозяйкой. А там и Зухера себе приглядела...

Павел Семенович Зухер когда-то работал мельником на маленькой мельнице, потом завхозом в санатории. Добродушный и веселый, он стал полулегендарной личностью из-за своего большого живота. «Пузо-то наел, — говорили в деревне, — как у Зухера».

— Три года получила твоя Катька за недостачу, — буркнул Саша.

— Подумаешь, три года, — криво усмехнулась Анна. Она, похоже, опьянела и спорила теперь из окаянства. — Отсидела-то год! За примерное поведение два года скостили. Да и то на фабрике работала. В тепле. Одета, обута. Еще и деньжат привезла.