Праздник лишних орлов - [17]

– Здравствуйте, вы к Андрею приехали? – спросил человек и сразу, не дожидаясь ответа, пошел к выходу, махнув им: – Пойдемте со мной.

Несколько минут они шли за ним по каким-то скользким камням, и Пух не смотрел по сторонам. «Куда идем?» – всю дорогу тупо думал Пух, глядя в спину провожатого. Наконец не выдержал и обернулся к Горю.

– Успокойся, Пух! – серьезно сказал тот. – Этот гражданин туда нас ведет, сейчас мы его увидим.

Пух выдохнул и продолжил путь, хотя руки чесались развернуть за плечо этого очкарика и спросить что-нибудь, все равно что. Вдоль стены они обошли полмонастыря и спустились к маленькому заливчику. На его берегу стоял каменный дом старинной постройки, они обогнули его, с торца по пожарной лестнице поднялись на второй этаж, и очкарик толкнул дверь из толстых плах.

Фома

Горе вошел первым и остановился. Пух заглянул через его плечо. Посреди маленькой, в два окошка, комнаты на табурете сидел Фома, склонясь к дверям и сцепив пальцы. Он поднял взгляд им навстречу, вздохнул и улыбнулся – сощурился в тридцать три морщины.

– Горе, братан! – сказал он тихо и встал. – Пух, гад! Придурки, все-таки приехали!

Горе скинул с плеча сумку и обнял Фому. Пух стоял позади, сжав кулаки, и наблюдал. Горе сделал шаг в сторону и уступил Фому Пуху. Пух пожал его руку и уперся лбом ему в лоб, а потом они осторожно обнялись. Пух – потому что боялся сделать другу больно, а Фома – всегда так, без пафоса. Пух стал искать глазами, куда поставить сумку, и не знал, что сказать. Его немного потряхивало.

С последней их встречи Фома похудел и осунулся. Он отрастил волосы, оброс темной бородой, но одет был цивильно – темная толстовка, черные джинсы и кожаные ботинки спортивного стиля, начищенные.

– Познакомьтесь, пацаны! – заговорил Фома. – Это Алексей, старший мой тут.

Они пожали руку проводнику.

– Можно просто Леха, – сказал тот, улыбаясь, и добавил: – Да, парни, встревожили вы наше руководство! Феодорит прислал ко мне послушника, тот прибежал с круглыми глазами, говорит, приехали два разбойника, майора ищут! Да вы садитесь, вот табуретки, сейчас я чайник поставлю. Может, поесть хотите с дороги?

Он говорил, а трое глядели друг на друга, ухмылялись и молчали. Они не знали, с чего начать. Кое-как сели на табуреты.

– Давно я уже здесь, – наконец сказал Фома. – Вчера не выдержал, пришел сюда, к Лехе, давай выпьем, говорю.

– Парни, снимайте куртки, я повешу, – откликнулся тот.

– Он меня поддержал. Выпили. Я говорю, слава Богу, есть кому позвонить. А то бы не знаю, что натворил… Набрал тебя, Пух, потом думаю, дам отбой, скажу – не дергайся, все нормально. А после решил – если ты сам перезвонишь, дам стоп в гору[7]. Смотрю – молчишь, ну, значит, приедете. Просто не ждал, что сразу…

– Выпили, говоришь? Значит, и я не зря тащил, – сказал Пух и за горло вытащил из сумки бутылку.

– А мы, вообще-то, боялись тебя в рясе увидеть! – улыбнулся Горе. – Теперь хоть камень с души…

Фома виновато посмотрел на Алексея. Тот замешкался на секунду, но сориентировался:

– Чувствую, сегодня день актированный! Сейчас яичницу с салом пожарю.

И он достал из посудного шкафчика четыре рюмки. Все разные.

– Какие есть, – извинился он.

Горе уже извлекал из сумки остатки провизии – колбасу, хлеб, помидоры. Алексей поставил на переносную плитку сковороду и снова полез в шкаф, за яйцами. Пух искоса за ним наблюдал. Ростом невысокий, небритый, в очках и поношенном свитере, он был простым, но не той простотой, что хуже воровства, а естественным, своим, что ли, человеком. Выглядел лет на сорок пять, очками и щетиной напоминая рок-поэта.

– Леха здесь просфорник, – снова начал Фома, – печет хлеба для службы, отцам без него никак. Я ему помогаю. Учусь с тестом, с печами обращаться. Таких, как Леха, на всю Россию трое.

Алексей поморщился, но промолчал. Он резал хлеб на доске.

– Главное, он не монах, монастырь ему за работу деньги платит. Работа нелегкая, столько всего знать надо…

– Ты-то как сюда попал? – перебил его Пух.

– Долгая история, – нехотя ответил Фома. – Есть тут у меня один знакомый ключник, еще со времен «коллектива».

– Алексей, можно на «ты»? – вступил Горе.

– Нужно! – ответил тот.

– Давно ты здесь?

– С небольшими перерывами – девять лет.

Горе задумчиво покачал головой.

– И как? – осторожно спросил он.

Алексей задумался:

– Как? По-разному. В общем, нормально. Когда сильно тяжело, домой уезжаю на месяц, на два. Но это редко.

Пух открутил бутылке голову и налил все рюмки доверху:

– Давай за встречу.

– Давай тогда сразу и за ваш приезд, и за знакомство, – добавил Фома, – чтоб потом не чокаться. Не люблю я.

Все трое выпили до дна, Алексей только пригубил. Вопросов ему по этому поводу не задавали. Каждый поступает так, как считает нужным.

– Ну как, покачало вас? – улыбаясь, спросил он.

– Терпимо, – ответил Пух. – Могло быть хуже.

– Могло. Остров, он ведь, если не захочет, к себе не пускает. Люди неделями сидят на берегу, шторма пережидают.

Пух кивал, а думал о своем. Фома был рад им, но сидел задумчивый, ковырялся вилкой в сковороде и не закусывал. Пуху тоже не хотелось есть. Но начинать говорить было еще рано.