Праздничный костер Макеры - [13]

– Теперь пусть постоит на солнце несколько дней, – сказал он, осторожно укладывая на крыше хижины форму птицы. – Когда высохнет, я подогрею ее, воск вытечет, и тогда я залью в оставленное отверстие горячую бронзу. Она заполнит все пространство между двумя слоями глины. Когда бронза остынет, я разобью форму, и тогда ты увидишь настоящую птицу. Такая птица безмолвна, но зато она может долго жить на башне царского дворца.

– Мне это очень понравилось, – признался Бахаго. – У нас в саванне никто не знает подобного секрета. А тебе не жаль поделиться со мной этой тайной?

– У нас в Эдо есть целая улица кузнецов и литейщиков. Они делают подобным образом все бронзовые скульптуры, – ответил с улыбкой кузнец Эдо. – Мне не жаль. Учись, если хочешь. Поживи у меня, будешь со мной работать, потом сам станешь делать такие вещи. Тебе не приходилось вырезать деревянные головы из черного дерева?

– Приходилось. Я сделал много таких голов для алтарей. В Слоновьей Тропе каждый желает иметь свой алтарь для жертвоприношений духам предков, а головы не всякий умеет вырезать.

– Тогда тебе нетрудно будет научиться делать головы из глины. Важно, что в руках твоих есть такое умение. Оставайся!

Впервые с тех пор, как случилось несчастье, Бахаго вдруг обрел уверенность и надежду, которых ему так недоставало все это время. Он был очень благодарен незнакомцу и снова вспомнил слова красильщика из Кано о добрых людях, которые должны объединяться, чтобы победить зло.

– ^:Я не буду тебе в тягость, добрый человек, – сказал Бахаго. – Сейчас ты увидишь, какие хорошие ткани я дам тебе. Мать Макеры всю дорогу из Кано несла их на голове. Желание добыть их заставило нас пойти в Кано, а там случилось несчастье. Беда привела нас в Эдо.

Бахаго схватил корзину, в которой были сложены свертки пестрых тканей, и стал выбрасывать их на циновку.

– Бери, добрый человек! Ты щедро делишься со мной своим богатством, а я поделюсь с тобой своим достоянием. Оно не велико, но это все, что я имею.

* * *

Утро следующего дня Бахаго провел на улицах Эдо. Когда он встречал людей хауса, он спрашивал их, не знают ли они что-либо о жрецах аро, об оракуле Уму-Чукву. Но люди ничего не знали об этом.

Однажды Бахаго разговорился на базаре с одним горожанином-горшечником.

– Скажи мне, брат, – попросил его Бахаго, – как ты думаешь, мои сыновья могут быть растерзаны, убиты, сожжены в угоду оракулу Чуквы?

– И не думай об этом! Жрецы аро известны тем, что они вовсе не приносят жертв своему оракулу. Прикрываясь его именем, они уводят пленников, а потом продают их. Но как ты сможешь узнать, кому проданы твои сыновья, вот этого я тебе не скажу. Если бы найти этих жрецов! А вдруг твои сыновья сумеют бежать?

– Ах, если бы сумели! – застонал Бахаго. – Тогда я должен вернуться в саванну. Боюсь, они найдут пустую хижину и подумают, что мы погибли. Снова тревога колотит мое сердце. Что мне делать? Скажи, добрый человек!

– В саванне твои сыновья не погибнут. Им помогут люди твоего селения. Но искать их нужно здесь. Ищи их повсюду: на базаре, у ворот дворца. Принимайся за работу и заручись покровительством знатного господина.

– Об этом говорил мне Масаки. Теперь я понял: меня погубила моя доверчивость, – признался Бахаго. – В саванне никто никого не обманывает, а в городе повсюду только и жди обмана. И зачем это я пошел в Кано?

– Но, может быть, они схитрят, убегут. Ты говоришь, что сыновья твои смышленые, толковые.

– В саванне они были смышлеными, а в неволе? Не скажу! Не знаю! Мои сыновья выросли в саванне. У нас никто друг друга не обманывает, ни один не таится от другого. Они не умеют хитрить. Я не должен на это рассчитывать. Я воспользуюсь предложением хозяина, который принял меня, как брата. Я поучусь у него и стану кузнецом при дворе великого обба.

– Вот и хорошо, – согласился горшечник. – Только помни: таких злодеев, как жрецы аро, не так уж много. Ты разуверился в людях, это плохо. Мне ты можешь довериться. Мы с тобой братья! Мы люди хауса! Приходи ко мне, если будет нужда в чем-либо. Приходи поговорить о деле.

На том они и распростились. И хоть у Бахаго было тяжко на сердце, он понимал, что сделал очень важное и нужное дело. Он принял решение. Он останется в Эдо.

Бахаго лепит статуи

– Отец, ты видел мать обба, ты был во дворце?

– О чем ты спрашиваешь, сын? Разве кузнеца пустят в священную обитель обба? Вот уже семь лет, как мы живем в Эдо, а ты не знаешь, что обитель обба священна, и задаешь такие вопросы.

– А где ты видел мать обба? Она у тебя получилась такой молодой и красивой. – Макера восхищенно цокнул языком. – Как это может быть, когда обба такой старый и даже не стоит на ногах. Я сам видел, своими глазами, его держали, когда он садился в носилки. Его подняли на руки, как младенца…

– Тащи глину и помалкивай! Тащи попроворней, что ты мешкаешь? Солнце уже забралось под навес. Скоро зной прогонит нас в хижину. Поставь корзину поближе, так мне неудобно брать глину. Ну и бестолковый же ты, Макера! Не быть тебе литейщиком.

– А где спрятан толк?

Макера рассматривал глиняную форму женской головы, приготовленную для бронзовой скульптуры. Глина была покрыта толстым слоем воска. Это была голова царицы. Красивая женщина с большими глазами, с приятными чертами лица, в высокой плетеной шапочке, с тяжелой ниткой драгоценных бус.