Правый поворот запрещён - [53]

Поздоровались.

- Рыбки захотел, - спросил фармацевт.

- Стоять не буду, времени нет.

- Я слышал, ты ушел в кооператив к Коле Вячину?

- По совместительству.

- Что у Сереги Назаркевича? Все еще под следствием?

- Да.

- Жалко парня.

- Да.

- Дело у нас с ним хорошее сорвалось.

- Какое?

- С поликаувилем.

- С поликаувилем?

- Ты только не очень распространяйся. Кубракова была против, мол, кустарщина, отказалась экспериментировать. Правда, Кубраковой уже нет, но все равно афишировать не стоит. Мы с Сергеем испытали лак, как упаковочный материал: таблеток, всяких драже. Это была идея Назаркевича. Эффект потрясающий, срок хранения лекарств увеличивается в три-четыре раза... Экономия денег, а, главное, - сырья: фольги, сам понимаешь... Теперь все накрылось.

- А откуда у вас поликаувиль? - насторожился Лагойда.

- Сергей дважды приносил граммов по пятьдесят, сливал из отстойника. Этого хватало с лихвой.

- Запатентовали?

- На каком основании? Во-первых, до конца эксперимент не довели, во-вторых, лак-то, в сущности, Сергей брал нелегально.

- Оба вы вроде тихие, а вон как шустрили!.. А если бы опять достали лак, продолжал бы работы?

- Где ты теперь возьмешь лак? Серега - ту-ту.

- Это я гипотетически.

- Нет, все равно в итоге надо выходить на ваш институт. Возможно сейчас, когда Кубракова не помеха, Яловский согласился бы взять под опеку эту тему. Но без Назаркевича не потяну.

- Да... зигзаги... - Лагойда посмотрел на часы. - Будешь стоять? кивнул на очередь.

- Постою.

- Я пошел, опаздываю.

- Привет Коле Вячину...

Всю дорогу до кооператива Лагойда думал об услышанном от фармацевта, пытаясь оценить по-всякому, прикидывал, сообщить ли об этом Вячину, но так ничего и не решил...

В узенькой приемной Вячина секретарша мягко, как на беззвучном пианино, касалась клавиатуры компьютера, иногда поглядывая на дисплей.

- Николай Николаевич у себя? - поздоровавшись, спросил Лагойда.

- Нет, срочно ушел в прокуратуру, звонили оттуда.

- Давно? - насупился Лагойда.

- Минут сорок назад.

- Он направился было к выходу, но секретарша остановила его:

- Юрий Игнатьевич, вам звонили.

- Кто?

- Какой-то Женя, сказал, что разыскивал вас в институте.

- И больше ничего?

- Больше ничего.

- Спасибо, - он быстро вышел.

Вечером Лагойда позвонил Вячину домой:

- Я приходил, но ты побежал в прокуратуру. С повинной, что ли? спросил он шутливо. - Чего они хотели?

- Да ну их к черту! Одно и то же: где был тогда-то, зачем приходил к Кубраковой, на чем ездил в Польшу, зачем, почему интересовался поликаувилем...

- Подлавливали, может на этот раз соврешь... Мною не интересовались?

- Спросили только, есть ли у тебя автомобиль, какая модель, какого цвета... так что жди, наверное, пригласят.

- На хрена им моя машина и я вместе с нею?

- У них спроси. А на хрена им Яловский? Я встретил его там, когда он вышел из этого же кабинета... Приходи завтра часов в десять. Сможешь?

- Завтра нет, много работы в институте.

- Что с металлом?

- Договорился, в пятницу завезут...

33

Накануне я созвонился со Скориком, на мою просьбу встретиться, он и в этот раз дал любезное согласие, хотя я понимал, чего оно ему стоило. Не успел я усесться перед ним, как вошел Миня Щерба, вроде случайно, но я понимал, что это отрепетировано.

- О! Артем! Привет, - заулыбался он, протягивая мне руку. - Ты, говорят, у нас теперь частый гость.

- Что поделать, Миня. Как отдохнул? - спросил я.

- Уже начинаю забывать. С вами не соскучишься, - сказал неопределенно "с вами", но я-то понял, что он имел в виду. - Я не помешаю, если посижу? - сощурил Миня добрые хитрые глазки. - Я молча.

- Мне нет, - ответил я.

- Мне тем более, - сказал Скорик.

- Тогда приступим, - повернулся я к Скорику. - Виктор Борисович, директор Богдановского завода резиновых изделий Омелян показал, что в среду около десяти утра у шлагбаума во встречной машине он увидел Кубракову.

- Совершенно верно.

- И что на водителе была знакомая нам каскетка, надвинутая низко на лоб. На вопрос криминалиста Войцеховского: "Солнце било в глаза?" Омелян ответил: "Нет, в эту пору оно еще на востоке, значит в глаза мне, а встречным в затылок". Назаркевич не отрицает, что был в каскетке, поскольку мешало солнце, но оно могло мешать ему лишь во второй половине дня, где-то часов в 17-18.

Омелян видел Кубракову и водителя у шлагбаума в среду, а Назаркевич утверждает, что в Богдановске он был во вторник.

- Какая разница? Сейчас нам важны не день, а время дня.

- А если Назаркевич врет, что солнце било в глаза, врет, чтобы сместить время, внушить вам, мол, час заката, а Кубракову видели, дескать утром.

- Позвольте, но откуда ему известно, что ее видели утром? Он же не знаком с показаниями Омеляна.

- Ну хорошо, - вроде согласился Скорик и тут же довольно удачно нашелся, - пусть будет по-вашему: каскетку он надвинул на глаза во время заката, когда действительно возвращался из Богдановска, отмахав к этой поре процентов восемьдесят, а может и все девяносто дороги. Но! Происходило это не во вторник, как он утверждает, а в среду, в среду, после всего содеянного, отсидевшись где-то до предвечерья.